– Касалан, дружище, мне нужен лист бумаги! Где взять?

– Нет бумаги, – сказал Касалан с сожалением.

– Папирус? Пергамент? Может, велум? – уточнил я. – Хотя бы береста?

– Нету, – развел руками Касалан. – Один запретил. Сказал, что от этих писулек все равно никакого толку: если не пасквиль, так донос. А у нас он душой отдыхает… Ну и запретил контуперам письменность.

– Демон меня того-этого! И как теперь быть?

– Бересты нету, – вздохнул Касалан, – но березы-то пока есть…

– Не надо бересты, братушка, – сказал Энди, достал из кармана рубашки маленькую книжечку и вырвал страничку. – Держи. Подойдет?

Вместе со страничкой он протянул мне и крохотный карандашик с графитовым стержнем. Страничка была очень качественно выделана, белая, с синеватым отливом. Сверху странички, прекрасным почерком с залихватскими росчерками и завитушками, была золотая надпись: «Кольцо миров». Надпись была отчеркнута двумя стрелами, ударяющими наконечниками друг в друга.

Энди хотел убрать книжечку, но я его остановил:

– Дай-ка подложить…

Легкими штрихами я изобразил на страничке грустную бородатую физиономию – эдакий автошарж. И написал: «Скучаю!!!» Теперь надо было раздобыть какой-нибудь шнурок и покрепче привязать послание к лапе лебедя-переростка.

Возвращая книжечку и карандаш Энди, я обратил внимание на ее обложку. Там, среди ветвящихся молний, потоков пламени и ледяных вихрей, полуголая девица в стальном бюстгальтере зачем-то палила из лука в уже и так полуразложившийся труп, а старичок в колпаке со звездами уворачивался от копья мрачного черного всадника…

– Однако, – сказал я, – у вас там не скучно.

– Не обращай внимания, – буркнул Энди. – Я же не сужу о вашем мире по картине, где ваш Верхний топчет ногами кролика…

– У Джема в трактире видел? – уточнил я. – Если да, то зря не судишь!

Если бы я знал, что эта падла Ухо Дятла задаст такой темп, я бы непременно отклонил его кандидатуру. Я бы подбил его кандидатуре второй глаз. Я бы поотрывал его кандидатуре ноги к чертовой матери!.. Подобных проводников непременно следует убивать перед дорогой. В жертву приносить… чтобы духов умилостивить, правы контуперы. Чтобы в дороге не было так душно, и так мокро, и так жарко… До чего мерзко в кроссовках хлюпает (интересно, от носков там еще чего-нибудь осталось?). И запах от ног у меня, должно быть… нет, запах лучше не представлять. А этого Ухо Дятла, думаю, за водкой посылать хорошо… в мирных условиях…

Мы шли друг за другом, причем сзади мне в затылок дышал Маленький Дик, а впереди бодро мелькала, почти скрытая высокой травой, спина Толстого Бьорна. Часов через шесть я на эту бодрую жирную спину смотрел исключительно с ненавистью, хотя вначале (когда мы только вышли) был уверен, что буду снисходительно наступать Бьорну на пятки и сурово на него покрикивать – чтобы не отставал…

– Шире шаг! – наступая на пятки мне, хрипло прикрикнул Маленький Дик. – Не отставай!

Не, ну нормально: я его, можно сказать, спас – контуперы хотели оставить Дика заложником (пока за него выкуп не заплатят или пока он долг не отработает). И он мне же грубит, мерзавец. Вот чего, спрашивается, с нами увязался? Хотя все увязались… Планировалось как: мы с Бьорном… ну еще проводник, ладно. Потом Касалан объявил, что тоже идет. У него, видите ли, пророчество… а что за пророчество – темнит… Потом тюремные приятели Бьорна, все трое, к нам присоединились. Ну, Дик – понятно, у него Бьорн кумир походу («я за ним хоть на плаху, хоть к дракону в пасть, хоть в сами Черные Ямы»). А Крысу мы зачем?

Явно ведь, что человек не лесной… Он, должно быть, в трущобах каких-нибудь как рыба в воде – ан нет, не хочет обратно в трущобы, к драконам хочет. И ведь была возможность в цивилизацию вернуться, с контуперами (когда они золотишко, шкуры и кустарщину свою продавать поплывут). И Бьорн его отговаривал: «Сожрут ведь, дружище, как пить дать сожрут…» А Крыс эдак хладнокровно: «Нас всех когда-нибудь сожрут. Не эти, так другие, не драконы, так черви». Граф Крыса, помнится, успокоил – если что случится, погребальный костер мы Крысу уж сложим на славу, граф обещает. «Сложить-то сложим, – согласился Бьорн. – А как поджаришься – сожрем!»

Я споткнулся о кочку и едва не упал, мешок потянул меня вбок. Пытаясь удержать равновесие, шагнул с тропы и по колено провалился в зловонную бурую жижу. Попытался вытащить ногу и не смог (местная грязь оказалась удивительно цепкой).

– Чего раскорячился? – недовольно сказал сзади Маленький Дик. – Не время сейчас раскорячиваться!

Могучие руки обхватили меня за пояс, и совместными усилиями нам удалось вызволить мою ногу (даже кроссовку не потерял). Шаркая по траве, чтобы сбить комья налипшей грязи, я побежал догонять Бьорна. Это далось нелегко, сердце колотило как бешеное… «Что-то как-то быстро я сдох, – подумал я, пытаясь держать темп. – Все проклятое курево, будь оно неладно».

Дыхалки никакой (при мысли о куреве меня едва не скрутил кашель)… А ведь когда-то я без труда проныривал пятьдесят метров. Вернее, проныривал с трудом. На спор, один раз, и чуть не потоп, но тем не менее… В бассейне. Хотя, может быть, это был и двадцатипятиметровый бассейн. Не важно. В бассейн хочу!..

Врешь, толстяк, не уйдешь… ать-два, ать-два, левой (я попытался подстроиться и идти с Бьорном в ногу)… Ему-то хорошо, у него из поклажи только деревянный поднос, на котором он ночью рисовал, да пара невесомых меховых одеял… Тоже мне реликвия (это я о подносе)… лучше бы у меня крупу забрал… хотя бы часть… Ах да, у Бьорна же еще веревка, два больших мотка, это похуже крупы будет. Но все равно – мог бы и помочь…

Вот если я чего и ненавижу, так это высокую мокрую траву! Густую. По грудь. Местами, правда, по пояс… На дальней станции Са-а-йгу (или сойду?)… трава по по-о-о-яс… Сюда бы этих певцов, с нами побродить.

Трава все-таки повыше пояса, и слепней на каждой травинке – по десятку сидит… слепних (откуда-то всплыло – «если что-нибудь вас кусает, оно, скорее всего, женского полу»)… А у Бьорна, между прочим, жилеточка без рукавов, и пузо голое, и лысина. Но что-то незаметно, что ему слепнихи мешают. Плевать они на Бьорна хотели… Меня все жрут, стервы, как сговорились. Буду утешаться, что я вкуснее…

Парило страшно. И ни ветерка. Из звуков – шелест травы, гудение насекомых и, время от времени, стук бубна Касалана.

– Бьорн! – окликнул я, хрипя и задыхаясь. – А почему тебя слепни не жрут?

– А?! – откликнулся Бьорн, останавливаясь и поворачивая ко мне потную румяную физиономию. Кажется, он даже не запыхался. – Скоро нормальный лес начнется, если Уху Дятла верить. Привал устроим. Имей в виду, мы и так вышли слишком поздно, нам до этого леса засветло дойти надо – ты уж потерпи маленько, дружище!

– А я чем занимаюсь? – попытался заявить я возмущенно, но заявил жалобно, через одышку, отплевываясь.