Почерк безумного барона Ренквиста… Еще позавчера, разговаривая с братом и сестрой, я подумал вот что: а не являются ли дэйрдрины его проектом, но таким, который в какой-то момент откололся от хозяина? Возможно, у проекта был слишком амбициозный исполнитель, не пожелавший делиться с бароном? Он откололся и начал проводить свою политику? Барон ведь четко и определенно знал человека, которому принадлежат сектанты… Эх, поймать бы Ренквиста, да поговорить с ним по душам. Уверен, он бы все выложил, лишь бы сберечь свою жизнь. Может быть, он и загадочного крейна знает, того самого, что противостоит мне сейчас с той стороны? Но сам барон не крейн, нет — он ведь даже не чихнул, когда брат Горишка применил ко мне заклятие, ничего он не почувствовал, а значит, он — рожден в этом мире.

— А возле Китраны рабы насыпали огромный Курган, и там у этого гада прозреца главное капище! — прибавил Горчак.

И это я уже слышал. Ничего, проверим, что там за курган, если потребуется — разметаем по бревнышку, до песчинки сроем.

Тут родственнички подвисли, как компьютеры с малым количеством оперативки, поскольку Шутейник выдал стишок с темами, пока неподвластными и попросту непонятными молодому разуму. Понимание все ускоряющегося бега времени и кратковременности бытия и всех бытийных штучек вроде «вечной любви» приходит лишь после сорока, а до этого… Люби, сражайся, радуйся жизни, ведь впереди у тебя — вечность!

Шутейник смерил обоих понимающим взглядом и, расхохотавшись, тут же выдал по куплету о вечной любви и прекрасных сражениях. Кот неодобрительно поджал уши. Да, котик, каждому возрасту свои песни.

Я ухмыльнулся и уехал к передовому отряду Алых.

Я не даром изводил себя верховой ездой (отвратительное, ужасное занятие, к которому питают удовольствие только английские аристократы и, почему-то, женщины всего мира) и испытывал в боях. Теперь я закален, и сердце почти не екает. Я знаю, что в бою я не дрогну, что вид крови не вызовет потерю сознания, что и посреди схватки я могу оставаться бодрым и деятельным, что мой разум не будет мутиться от ужаса. Вернее, конечно, мне будет страшно, однако я смогу командовать. А с умением держаться в седле — я буду мобилен. Таким образом, на взятие Китраны я отправился в седле. За нами отряд в двадцать Алых без парадных мундиров, в темных плащах, ни дать ни взять — разбойники с большой дороги. И больше никого. Все прочие нужны для того, чтобы удержать Варлойн и Норатор. Ну и потом: чем меньше отряд, который движется к границам Китраны, тем выше шансы, что нас не заметят.

Вместе с Амарой и Блоджеттом на царстве остался мой двойник, тот самый, который чуть не врезал дуба от страха на ступенях Храма Ашара. Был он труслив, но не очень глуп, и не прочь подзаработать. Его — накрашенного, разумеется, будут наблюдать сегодня на улицах Норатора горожане. Он объявит со ступеней Храма о том, что Адора и Рендор вступили с Санкструм в войну. Ну и далее, пока я не вернусь, он будет играть императора, но на расстоянии, не подпуская к себе никого близко, чтобы не опознали, пусть шпионы и недруги думают, что я курсирую между Варлойном и Норатором, спешно готовя дворец и столицу к осадам. Бернхотт по моему приказу начал сооружать вокруг Варлойна защитный периметр, то же самое делает с Норатором дядюшка. Понадобятся эти укрепления или нет — время покажет. В любом случае, они убедят врагов, что император в окрестностях столицы.

А Сакран и Армад, столь самоубийственно попытавшиеся захватить Варлойн, оставлены мною на попечение Великой Матери. Надеюсь, она заглянет каждому в голову и вытащит оттуда… много интересного. Мне ни капли не жалко этих упырей.

Итак, я иду на соединение с войсками Бришера. Со мной большая карта Китраны с окрестностями и карта Санкструма с главной провинцией Норатора (провинции тут называются по крупным городам) и граничащей с нею провинцией Китраны. Область, захваченная дэйрдринами, расползалась от Китраны, как гнусная клякса, выпустившая массу черных щупалец. От столицы до Китраны — двести миль. Расстояние весьма небольшое при наличии запасных лошадей, а они у нас есть. Двое суток пути. Однако следует понимать, что до границы провинции — всего сотня миль, а значит, вскоре мы окажемся уже рядом с владениями дэйрдринов… Нам нужно взять немного севернее, к Оверри, чтобы проехать вдоль границы провинции, там должны нас поджидать войска Бришера если… если оба гонца, или хотя бы один достиг цели.

Я иду на Китрану и я возьму ее. В конце концов, знаменитый пират Морган взял Панаму всего, кажется, с восьмью сотнями пиратов, чем я хуже? Тем более, дело у меня благое, а дэйрдрины рассеянны по Санкструму, ибо прозрец начал активно плести козни против нового императора.

— Еще про любовь, дядя Шутейник!

— Ладушки-воробушки!

— И про сражения!

— Ладно!

* * *

На ночь остановились в перелеске, разбили палатки. Я уже отвык спать на жестком (эх, эти перины Варлойна, и горячее тело Амары рядом…), так что проворочался без сна. Вдобавок душили кошмары. Несмотря на нового ловца снов, Стражи верещали практически над ухом, и это было ужасно. Мне казалось — еще немного, и мою душу подцепят крючковатые старушечьи пальцы, и выдернут — с яростной болью! — в небытие.

Вместо Амары под боком спал кот, уж этот-то сукин сын выспался преотлично и, отлучившись под самое утро — приволок нам на завтрак какую-то живность, вернее уже дохлость, ибо клыки у Шурика были смертельные.

— Муа-р-р-р!

— Дикий кролик, — сходу определил гаер. — Главное, что не ласка и не сурок. Мясо отличное.

— Какой чудесный кот! Он добытчик! — воскликнула Дария и потрепала Шурика по холке. Замечу, что морда кота была в кровище по самые глаза, «чудесный кот» больше напоминал сейчас вампира, и девушка нашего времени вполне могла бы хлопнуться в обморок. Но у людей Средневековья совершенно иная психика. Кот принес мясо. Мясо — это пища. Пища — жизнь. Все просто. Кот — чудесный. Он не только для поглаживаний годится.

— Бросим кролика в общий котел, — сказал я. Кот не возражал. Он наверняка уже отобедал другим кроликом.

Снова в путь. Чем ближе граница Китраны, тем осторожнее ехали. Придорожные деревни оскудели, обзавелись общим частоколом. Впрочем, в села мы не заезжали, а встречные путники старались держаться от нас подальше. Все больше запустелых, поросших тернием и кустами полей — как наказание за то, что люди отвернулись от Ашара. Вот и развалины часовни… Ее не просто уничтожили, ее разнесли по кирпичику, оставив только фундамент и горы битого кирпича, с такой ненавистью работали разрушители. А вот и сожженная деревушка… Давно ее сожгли, сквозь пепел и обгорелые развалины проросли молодые деревца. На обочинах — остовы телег, чьи-то крупные кости — явно лошадиные и коровьи… Верстовых столбов вообще не видно, очевидно, проходя мимо, дэйрдрины просто их выкорчевывали, отмечая таким образом продвижение своих владений.