* * *

Итак, теперь мы знали кое-какие подробности о жизни этих двух девушек. Но при всем при этом мое дело ни на йоту не сдвинулось с мертвой точки. Стало ясно, что расследование надо продолжать – но как?

– Узнать все, что можно узнать, о прошлом этого Владика, – сказала Ада, словно подслушав мои мысли.

Да, в этом я была с ней согласна. В конце концов, это было единственной зацепкой, которая еще у нас оставалась.

– Эта влюбленная дама, эта стареющая Джульетта, сказала мне, что к матери Владика, портнихе-надомнице, бегали клиентки из всех домов в округе, – заметила я после того, как, в свою очередь, передала Аде свой разговор с Татьяной Титовой. – И еще, что он был когда-то женат, хотя и недолго. Но разве можно что-нибудь узнать, имея на руках такие куцые сведения?

– Это не «куцые сведения», моя дорогая, а полноценная информация! По крайней мере, мы сможем узнать, где он прописан. Если, конечно, у него есть московская прописка.

– Как?!

– Был у меня один чудесный знакомый, циник и весельчак, утверждавший, что по телефону можно сделать все, кроме детей. Воспользуемся его добрым советом… Итак, что мы знаем о Владике, для того чтобы сделать запрос в Мосгорсправку?

– Ничего. Только имя и фамилию. Интересно, сколько в Москве Липатовых?

Ада пожала плечами:

– Липатовых в Москве достаточно, и даже, может быть, в этом кафе сейчас сидит кто-то с такой же фамилией, но нам не обязательно знать их всех. Нам нужен тот Владислав Липатов, который родился двадцать лет тому назад в период между 23 ноября и 21 декабря – под знаком Стрельца.

Я посмотрела на Аду без особенного восхищения. Все дело было в том, что эта женщина начинает оказывать на меня какое-то малообъяснимое влияние – я стала думать о ней гораздо больше, чем могла бы это позволить обычная логика, и это мне активно не нравилось. Тем более что ко всякого рода новым знакомствам я всегда относилась настороженно.

– Вы опять призвали на помощь ваши Зодиаки?

– Ну разумеется! Стpелец – знак холостяков и ветрогонов, он менее всех других знаков пpедpасположен к браку и любви. Мужчины этого знака и есть настоящие донжуаны. Любовь для них – это спорт, приключения и завоевания. Независимый, очень свободолюбивый знак, который предпочитает оставаться с тем паpтнеpом, у которого нет собственнических замашек и который может обеспечить ему комфортное существование. Это же полный портрет Владика, вам не кажется?

Увы, возразить на это мне было нечего.

– На этом мы, пожалуй, и расстанемся, Вера. Каждый займется своим делом. Вы отправитесь разыскивать людей, когда-либо знавших Владика Липатова, а я…

– А вы?

Она помолчала.

– Сегодня полнолуние. Это лучшее время для того, чтобы изучить натальные карты всех героев нашей истории. Именно это я и намерена предпринять…

* * *

Владислав Игоревич Липатов, родившийся 28 ноября 1987 года – так полностью звали молодого человека с неистребимой тягой к богатым любовницам, – родился и жил, я имею в виду, был прописан, на Люсиновской улице. Это меня поразило: Люсиновская улица, та самая, где до недавнего времени проживала моя подруга Люська, вместе с пока еще верным ей мужем и дочерью Лерой!

Наконец-то круг начал сужаться! В этом совпадении определенно что-то было!

Приближаясь к знакомому мне с молодости дому (во времена студенчества мне случалось забегать сюда за Люськой, пока мы обе не вышли замуж и наши дороги не разошлись), я точно знала, что у меня не будет недостатка в охотниках рассказать, что же такое представлял собой наш Владик. Дело в том, что именно на этой улице у меня сохранилось немало знакомых.

Поэтому я не буду затягивать свой рассказ подробным описанием того, как я нашла этих знакомых, как они охали, удивляясь тому, как я изменилась, как упорно усаживали меня за стол и почти насильно поили чаем с вареньем. Я была очень тронута приемом, который мне оказывали люди, не видевшие меня добрых десять-пятнадцать лет.

Но самое интересное, что, когда я называла фамилию Липатова и намекала, что хотела бы узнать о нем побольше, все как один понимающе кивали головами.

– Это из-за твоей подруги? Из-за Людмилы? – спрашивали меня сочувствующе.

– Да, наделал им парень зла… Поэтому и квартиру пришлось сменить…

Сменить квартиру! Из-за Владика Липатова! Это была новость. До сих пор считалось, что Люська и ее семья переехали в Митино потому, что якобы захотели жить в лучших условиях и в зеленой зоне…

И вот я узнала такую историю.

С самого раннего детства Владик Липатов обладал редким даром отрицательного обаяния. Он до такой степени не пытался скрыть или хоть как-то замаскировать свой стопроцентный эгоцентризм, что людей, имевших дело с Владиком, такое поведение молодого человека сначала обескураживало, затем злило, а потом, совершенно неожиданно, повергало в умиление. И ему все прощалось… Почему? Ответа на этот вопрос никто не знал.

Может быть, все дело было в совершенно искренней и потому нерушимой уверенности Владика в том, что весь этот мир, вся вот эта круглая голубая планета, с ее морями-океанами, горами-холмами и лесами-полями, создана исключительно для него. В детстве он думал, что если он, Владик, неожиданно умрет (конечно, этого не должно было случиться, ни за что не должно! – но все-таки «если»), то все кругом тотчас же должно исчезнуть: солнце, улицы, Москва, земной шар, Вселенная…

– Ничего не останется! – уверял он свою соседку по песочнице Леру, некрасивую девочку с узким болезненным лицом. Владик никогда не стал бы дружить с такой, если бы не ее замечательный наборчик с лопаточками, резными стаканчиками и формочками для песка – у него самого такого не было, что Владика немало возмущало.

– Ничего не останется, если я умру! – говорил он, ковыряясь в песочнице Лериной лопаточкой с ромашками на рукоятке. – Ни одного человека! Поняла?

– А я? – потрясенно спрашивала Лера.

– И тебя не будет.

– А мама?

– И мамы!

– А… а Муся? – указывала Лера на дворовую кошку, с независимым видом пересекавшую залитый августовским солнцем двор.

– И Муська исчезнет! – уверенно говорил Владик вслед презрительно поднятому Муськиному хвосту. – Зачем Муська? – пояснял он. – Пока я жив, она и нужна, а умру – и ее не станет. Никого не станет. Зачем же им всем жить, раз меня не будет?!

Некрасивая Лера долго молчала, утирая нос тоненькой, не толще мышиного хвостика, косичкой с вялым бантиком на конце, и взирала на Владика с немым восторгом.

Он не мог не вызывать восхищения, этот мальчик с мягкими, слегка вьющимися черными волосами и большими бархатными глазами на здоровом румяном лице. Мама Владика, известная на всю Люсиновскую улицу и в ее окрестностях портниха, заработанные ночными бдениями за швейной машинкой деньги тратила большей частью на сына. Причем одевали Владика исключительно в заграничные, купленные у спекулянтов костюмчики: начиная с пятилетнего возраста, в гардеробе этого мальчика не было вещи, изготовленной где-нибудь ближе Парижа. «Херувимчик!» – ахала мать, глядя на мальчика, словно живьем сошедшего с рекламной картинки. И, считая свое мастерство портнихи недостаточно высоким, чтобы самолично обшивать эдакого ангелочка, она могла обегать всю Москву в поисках матросского костюмчика, которым «заболевал» сын, увидев такой на каком-нибудь мальчике по телевизору.