С ним возились еще после закрытия памятного сезона на поле Последней Анестезии, за неимением лучшего пытали и кромсали так и сяк… А потом просто засунули на полку, потому что – бесполезно…

– Интересно, что ему снится? – спросила Анечка, заметив судорожное подергивание опущенных рук.

– Наверное, он снова бегает, – ответил Андрей и отошел от колбы.

Пройдя дезинфекцию в синем отсеке, он миновал длинные коридоры, посторонившись раз, когда мимо прошествовала колонна новой серии Лайнменов – сосредоточенных, тяжелых из-за впаянного в живую плоть навесного оборудования и совершенно безучастных из-за особой структуры изрядно подправленного мозга.

За Лайнменами семенил куратор, на ходу что-то черкая по световому экрану блокнота.

На улице было непривычно тепло. Андрей закатал рукава летнего свитера и купил стаканчик ванильного мороженого у катящей мимо круглой тележки. У входа в тенистый парк, выращенный пару дней назад, он купил еще и газету – хотя и знал наверняка, что ничего нового в ней не окажется.

Так и было – прежние истерики на тему истощения интеллектуального ресурса и почему правительство до сих пор не открыло тайну месторождения последней колонии тетракла. Слышали звон, называется. Месторождение им подавай.

Раз такие умные – идите и сами пытайте этого несчастного Раннинга…

Андрей поморщился. От мороженого заныли зубы. Потрогав языком их гладкую поверхность, подумал – к врачу бы… И тут вспомнил, что сам врач.

Как врач Андрей понимал, что Раннинг и не человек-то, по большому счету. Да, боль чувствует, но боль чувствуют и полные биоты: электричеством пробьешь – корчатся, стонут. Но это ничего не значит, просто реакция живой плоти, никак с человечностью не связанная.

Костюченко вскинулся, тарабанит доклад на тему психологических особенностей Игроков того поколения. Воодушевился. Нужно его остановить, пока не поздно, не дай бог, общественность прознает… Не дай Аттам.

Растаявшее липкое мороженое Андрей выбросил. Все равно никакого вкуса, только боль.

Добыть бы Квоттербека той серии… Неужели нигде в запасниках не сохранились? Вдруг ему бы рассказал?

Да нет… не расскажет. Он своего Квоттербека отличит от сотни других – это точно. Подлог тут не сработает.

Не я должен об этом заботиться, подумал Андрей, поднимаясь с шелковистой травы, покрывающей пологий склон. Пусть лингвисты копаются. Мое дело – мозг. Последняя возможность – вдруг сумеем расшифровать память клеток?

При мысли о том, что придется выдвигать из распиленного черепа Раннинга мокрые от раствора полушария, снова заныли зубы.

Андрей, сказал себе он, хватит. О работе нужно думать на работе.

Он попытался думать о другом. Бродил по улицам, отмечая каждую складку дорожного покрытия, поднимал голову и щурился на солнце, и дошло до того, что к вечеру ощущал себя Раннингом.

Перед закатом он завернул в крошечный тропический бар и выпил бокал холодного белого вина, разложив перед собой пластинку «Линии». «Линия», повинуясь запросам, услужливо выбрасывала на экран старые фото. Вот знаменитый «Прыгун», одна из самых серьезных боевых машин того времени. Человек, стоящий рядом, не доходит «Прыгуну» даже до коленного сгиба. Вот «Добрый» – увалень-спасатель, а рядом – короб с оборудованием. Одеяло, сигнальные ракетницы, аптечка…

Это – свалка старых машин. Скинули, как всегда, на поля, населенные примитивными формами жизни.

Тетракл. Словно торчмя поставленный патрон. Как его описывал Раннинг? Черенки…

Тонны три тетракла – и цивилизация выйдет на новый виток, снабженная новыми идеями и смелыми теориями. Не будет тетракла – все угаснет. У человеческого мозга есть предел изобретательности, и он достигнут.

А это – Монастырщина. Сюда сбрасывали бракованных Игроков. Тогда они еще годились на донорство органов. Сейчас не актуально, да и брака уже давно не появлялось.

Бордели. Черная страничка в истории науки. Сфабрикованные в колбах «Эба» красотки, глупые и готовые на все по причине гипертрофированного инстинкта продолжения рода. Стерильные, естественно.

Обратный ход – мужские модели со старательно придушенным половым инстинктом. Чтобы не разбежались по линиям в поисках баб вместо того, чтобы открывать переходы и вешать замки на пройденные миры.

Никто не отслеживал, но, видимо, Игроки с опытом самостоятельно разбирались в межполовых вопросах. Примером может служить Квоттербек Раннинга. Он явно знал все, что положено обычному человеку, просто не ударялся во все тяжкие, контролировал себя, что ли… Интересно… Может, с течением времени их организм избавлялся от заглушек?

Андрей заказал еще вина, попросив не охлаждать.

Протянул пальцами по экрану. Квоттербек именной серии лейтенанта Марка Теннисона Андрей выбрал изображение по признаку генетической маркировки, ввел даты и координаты. Ему хотелось увидеть именно того Квоттербека – того самого, а не идентичного с ним Лайнмена или Тайтэнда.

«Линия» выставила около полусотни фотографий, объединив их под общим названием «Квоттербек имени Марка Т.».

Генетический маркер не совпал ни с одним из них.

Андрей добавил информации – «поле Последней Анестезии».

Нет совпадений.

– Да что же ты такое был? – вслух спросил Андрей и всмотрелся в многочисленные копии погибшего в освободительной войне лейтенанта.

Темные глаза в длинных черных ресницах, высокие скулы, губы – белый шрам…

После второго бокала Андрей принялся искать прототип Раннинга и нашел через десять минут поисков – двадцатилетний мальчишка, сын одного из воротил корпорации «Ат-Там». Странная прихоть… наштамповать полсотни копий своего погибшего сына и отправить их умирать. Вот почему фиолетовые волосы – сынок увлекался культурой Айя, отсюда и яркая покраска.

На фото – мальчишеское открытое лицо и улыбка, от которой по обеим сторонам рта – теплые неглубокие ямочки. Глаза лучистые, яркие. Ровная полоска белых зубов, дерзкий ежик коротких волос и кожа цвета топленого молока.

У Раннинга в колбе глаза потемневшие, измученные, и улыбаться его не заставишь, но сходство поразительное.

Наверное, когда-то он все-таки улыбался, с мучительным чувством несоответствия реальности подумал Андрей, отлистал несколько страниц назад и пустил на печать фото – в высоких шнурованных ботинках, с солнечными бликами на ремнях и застежках рюкзака, на фоне волнами замершей высокой травы – лейтенант Марк Теннисон.

Фото он свернул вчетверо и сунул в карман. Странная мысль пришла в голову, но почему бы не проверить?

Для проверки идеи пришлось нарушить фазу сна. В дневное время никто не позволил бы Андрею заниматься подобными вещами, но пропускному пункту он оставил информацию о том, что получил тревожный сигнал о состоянии Раннинга, и пункт ему поверил, доверяясь безупречной репутации врача, хотя полез проверять показания. За время фазы сна обнаружились два грозных падения пульса, и пункт охотно согласился с мыслью, что это опасно. Андрея самого встревожили такие показатели – это был первый переход Раннинга в сон, и он ему явно дорого обходился. Организм стремился незаметно умереть, и неизвестно, что еще держало Раннинга на этом свете.