Послать бы его подальше, но не получится, судя по голосу, он серьезно настроен.

– Но я сейчас никак не могу, я иду в Эрмитаж! – неожиданно брякнула Женя.

– В Эрмитаж? – все-таки ей удалось Расторгуева удивить, а скорей всего, он ей не поверил.

– Что ж… мы могли бы встретиться там, давно не был в Эрмитаже, с удовольствием пройдусь по залам…

– Нет-нет, – поспешно пресекла его бормотанье Женя, – вы же хотели со мной поговорить, так вот там это будет неудобно, я иду в Эрмитаж по делу.

Вот так вот, некогда ей с ним по залам прогуливаться в стаде туристов, у нее и правда дела.

– Так что давайте встретимся в… часа в три у… у Александрийской колонны! – Женя едва скрыла усмешку. – Найдете?

– Уж как-нибудь, – сухо сказал Расторгуев, – мимо не пройду.

Нет, ну одно слово – зануда, шуток совершенно не понимает!

Женя поднялась по помпезной Иорданской лестнице. Вместе с ней по лестнице шли бесчисленные туристы, крутя головами, ахая и замирая от обилия золотой лепнины, от имперской роскоши этого главного входа в Зимний дворец. Поднявшись на второй этаж, Женя увидела знакомую афишу – геральдические львы, раскидистые кроны деревьев. Выставка из собрания семьи Гамильтон.

Она вошла в просторный зал, пошла вокруг него по часовой стрелке среди шумной разноязычной толпы.

В начале экспозиции висели потемневшие от времени портреты четырнадцатого и пятнадцатого веков – потускневшая позолота, условные, немного наивные, тяжеловесные изображения мрачных рыцарей и их набожных жен. Пышные камзолы и кружевные воротники были выписаны тщательнее, чем лица.

Чем дальше шла Женя, тем точнее и психологичнее становилась живопись, тем больше в портретах угадывалось сходство с живыми людьми, ходившими по этой земле, дышавшими этим воздухом. И семейное сходство, черты лица и характера, передававшиеся от отца к сыну, от деда к внуку. Длинные, костистые лица, широко расставленные глаза, четко прочерченная линия бровей.

Очередной портрет, судя по табличке, принадлежал кисти Ганса Гольбейна. И в нем уже была такая яркость и точность узнавания… живые, выразительные карие глаза мужчины на портрете смотрели прямо на нее, на Женю…

Женя вдруг застыла.

Сквозь толщу времени, сквозь пелену забытья на нее обрушились воспоминания…

Такой же выразительный, пристальный взгляд.

Длинное, породистое лицо склонившегося над ее кроваткой высокого мужчины.

– Спи, лисенок! Спи, мое золотко!

– Папа, расскажи мне сказку… ту, ты знаешь, которую я люблю – про индийскую принцессу!

Отец?

Женя вздрогнула и очнулась.

С портрета на нее смотрел незнакомый человек. Человек, которого уже почти пятьсот лет нет на свете. А то, что ей вдруг померещилось… это, может быть, от духоты и многолюдья. Отца она не помнила, совершенно не помнила.

Женя поскорее отошла от гольбейновского портрета, чтобы вернуть себе душевный покой, перешла к следующей части выставки.

Здесь, в витринах небьющегося стекла, были выставлены старинные артефакты и реликвии шотландской семьи.

Меч одного из первых представителей рода, участвовавшего то ли во Втором, то ли в Третьем крестовом походе. Богато украшенный реликварий с мощами какого-то малоизвестного святого, привезенный им из Иерусалима. Герцогская корона, украшенная рубинами и топазами. Старинный арбалет, который кто-то из Гамильтонов использовал в знаменитой битве при Азенкуре. Меч в инкрустированных слоновой костью и золотом ножнах. Другие свидетельства долгой и славной истории рода Гамильтонов.

Женя проходила мимо этих витрин, не задерживаясь, скользя по ним взглядом.

В отличие от портрета кисти великого Гольбейна, они не затрагивали ее душу.

На смену оружию и реликвариям пришли табакерки, украшенные эмалью и драгоценными камнями, ожерелья и броши восемнадцатого века, фарфоровые безделушки веджвудской мануфактуры, статуэтки пастушков и пастушек в венках из роз и жасмина. Время суровых рыцарей сменилось временем куртуазных кавалеров.

Затем целая витрина была посвящена геральдике – резные гербы Гамильтонов из темного дерева и бронзы. Уже знакомые Жене львы и деревья.

Отдельно размещался массивный каменный саркофаг. Табличка рядом с ним сообщала, что этот саркофаг изготовлен еще в шестнадцатом веке и постоянно находился в Лондоне, в Сауфтворкском соборе, прихожанами которого на протяжении веков были Гамильтоны. Впервые за всю историю собора саркофаг извлечен оттуда и привезен на эту выставку…

Женя представила, каких трудов стоило доставить из Лондона этакую махину, какие сложные инженерные задачи пришлось при этом решать, и с интересом оглядела саркофаг.

На его каменной крышке был высечен лежащий рыцарь в полных доспехах, с мечом в руках и поднятым забралом.

При определенной доле фантазии можно было и в лице этого рыцаря углядеть фамильные черты Гамильтонов – удлиненное лицо, костистые скулы, широко расставленные глаза.

По боковым стенкам саркофага были размещены сценки сражений и охоты – всадники на вздыбленных конях, убегающие от них олени и кабаны, поверженные противники. Должно быть, эти сцены изображали эпизоды из жизни покойного рыцаря.

И между этими сценками – резные щиты все с тем же знакомым гербом. Львы и деревья, гордые львы на задних лапах и развесистые шотландские дубы…

На передней стенке саркофага геральдический щит был крупнее остальных и особенно тщательно высечен. Женя остановилась напротив него, скользнула по нему взглядом…

Что-то в этом щите зацепило ее сознание.

Что-то в нем было не так…

Женя не додумала эту мысль до конца, потому что взглянула на часы и поняла, что до встречи с Расторгуевым осталось всего несколько минут, и ей следует поторопиться, если она не хочет опоздать и нарваться на его укоризненный взгляд. Однако уходить так просто нельзя, она же ничего толком не выяснила, ничего не узнала. Непонятно, зачем вообще она притащилась на эту выставку.

Женя вытащила телефон и оглянулась на служительницу, которая сидела как раз под табличкой, на которой был нарисован перечеркнутый фотоаппарат. Тут, к счастью, подошел к ней какой-то любознательный китайский турист, и Женя смогла сфотографировать саркофаг, даже в двух ракурсах.

Расторгуев ждал ее у Александрийского столпа и выглядел очень недовольным, хотя Женя опоздала всего на пять минут. Пока шла через площадь, Женя узнала, отчего он такой мрачный. К нему приставала разбитная девица в пышном платье с кринолином и в паричке, предлагая сфотографироваться.

Следовало признать, что хоть и недовольный, но выглядел Расторгуев неплохо. Чисто выбрит, аккуратно подстрижен, очень прилично одет.

Женя даже расстроилась слегка – сама она выскочила из дома в джинсах и простой курточке, хорошо хоть макияж не поленилась наложить хорошо. Больше ее не мучила совесть, что пользуется чужими вещами. Девица эта Алиса тоже та еще была пройда, уж не тем будь помянута.