Женя терпеливо ждала – она решила не торопить Ерусалимского и не давить на него, он и так уже готов рассказать ей все, что знает. И расскажет – иначе она не уйдет.

Она не видела Аркадия Борисовича – его закрывали от нее дверцы шкафа. Зато она хорошо слышала, что из шкафа доносились приглушенные причитания – причем не только на русском, но и на французском языке, потом что-то скрипнуло, и все стихло.

– Аркадий Борисович! – окликнула Женя старика. – Вы скоро? Что вы там делаете?

Ответа не последовало.

– Аркадий Борисович, с вами все в порядке? Аркадий Борисович, что вы молчите?

Ерусалимский снова не ответил.

Женя вскочила со стула.

Не случился ли со стариком от волнения сердечный приступ? Лет ему столько, что всякое может случиться…

Она обошла заваленный бумагами стол, подошла к шкафу… и удивленно ахнула: Аркадия Борисовича и след простыл. Он словно сквозь землю провалился.

Ну, старичок! Ну, ловок! Она-то боялась, что у него сердце не выдержит, а он просто сбежал!

Только вот куда?

Женя подошла к шкафу, заглянула в него.

С полки прямо ей в руки выпала черно-белая гравюра. Женя положила ее на стол, раздвинула сложенные в шкафу бумаги – и увидела на задней стенке шкафа обычную задвижку. Она потянула эту задвижку в сторону, и тут задняя стенка шкафа вместе с полками отодвинулась, как дверь купе, и на ее месте обнаружился проход. Проход был узкий, но и Ерусалимский был миниатюрный и худенький, как кузнечик, так что вполне мог пролезть в эту щелку.

Женя выглянула в образовавшийся просвет и увидела дорожки, надгробия и густые кусты – потайной ход вел прямиком на старинное кладбище. И Аркадия Борисовича не было видно – наверное, успел уже далеко уйти.

– Ну, старичок! Ну, силен! – проговорила Женя с невольным уважением.

Но почему он решил сбежать? Почему не захотел ничего ей рассказывать? Чего или кого он боится?

Она вернулась к столу и взяла в руки ту гравюру, которая упала с полки.

На листе желтоватой, истончившейся от времени бумаги тонкими черными штрихами был изображен укромный, тенистый уголок кладбища. На первом плане было массивное гранитное надгробие, украшенное сложной резьбой.

Приглядевшись, Женя разглядела высеченный в камне геральдический щит, на котором красовались два льва, стоящие на задних лапах, и два развесистых дерева.

Видимо, герб какого-то дворянина.

Впрочем, не какого-то, поправила себя Женя, а вполне определенного. Именно того, кто похоронен под этим надгробием…

Что ж, следует признать, что старичок оказался шустрым и сбежал от Жени. Точнее, от ее вопросов. Это странно, потому что Женя помнит ведь тот его разговор с бабушкой, где он уговаривал ее не скрывать от Жени ее фамилию. Они тогда чуть не поссорились.

Ну ничего, так просто он от Жени не отделается, Женя узнает его адрес и телефон и будет его преследовать, пока старик не расколется. Что, в самом деле, выдумал от нее бегать. Найдем, из-под земли достанем, если нужно будет…

Она вышла из тесной комнатушки в другое помещение с намерением расспросить толстяка о Ерусалимском. Раз он тут работает – стало быть, должны быть хоть какие-то его координаты.

Но за столом никого не было. Дверь нараспашку, и голос толстяка доносился откуда-то издалека. Потом послышался шум подъезжающей машины, потом в дверь заглянул здоровенный плечистый тип с лопатой наперевес.

– А где этот? – кивнул он на стол.

– Не знаю, вышел куда-то.

– А ты мне накладную подпишешь?

– Да нет, я здесь не работаю, – открестилась Женя.

– А чего тогда тут сидишь? – вызверился работяга.

Женя сочла за лучшее удалиться.

Маршрутка, в которой ехала Женя, остановилась на светофоре.

Прямо напротив окна оказалась афишная тумба.

Женя невольно взглянула на нее, увидев боковым зрением что-то знакомое.

В углу афиши был изображен геральдический щит, на нем – два льва и два развесистых дерева…

Точно такой же герб, как тот, что она видела на гравюре в кабинете Аркадия Борисовича Ерусалимского!

Ниже на афише был размещен текст, отпечатанный крупными буквами:

«Государственный Эрмитаж. Выставка произведений искусства из собрания семьи Гамильтон».

Там же были указаны сроки проведения выставки.

Светофор переключился на зеленый, и маршрутка поехала дальше.

А Женя думала.

Значит, на той гравюре, которую она видела, было изображено надгробие кого-то из старинной шотландской семьи Гамильтон… а Аркадий Борисович сказал ей, что она сама каким-то непостижимым образом принадлежит к этой семье… случайное совпадение или за этим кроется что-то большее?

Старик сбежал от нее через шкаф, как в старой комедии, и тут же выясняется, что в Эрмитаже открылась выставка из собраний семьи Гамильтон. А Гамильтоны – это по-нашему Хомутовы… Нет, нужно срочно трясти Ерусалимского.

Завтра с самого утра Женя снова поедет в лавру. Хорошо, что еще выходной, на работу не нужно.

У подъезда на лавочке сидел Гераша отчего-то с чемоданом.

– Привет! – бросила Женя и поскорее проскочила мимо.

Ответного приветствия она не слышала. Гераша был какой-то не такой, как всегда. Опять же с чемоданом. Жена его из дому выгнала, что ли? Ой, пускай сами разбираются, лучше в чужие неприятности не лезть, у Жени и своих хватает.

Утром шел дождь, но Женю это не остановило. Раз решила ехать в лавру, то нужно так и делать. Она вскочила рано, не дожидаясь звонка будильника, мимоходом удивившись, потому что прежде такого с ней никогда не случалось. Она вечно просыпала и опаздывала, и будильник не помогал.

У подъезда снова стоял Гераша, на этот раз без чемодана.

– Доброе утро! – сказала Женя.

– Здрасте! – кивнул Гераша как-то неуверенно.

Женя оглянулась на стук хлопнувшей двери и остолбенела, потому что из подъезда вышел Гераша. Еще один точно такой же огромный, и рожа страшная, только одет получше.

– А-а-а… – Женя попятилась и рукой прихватила отвисающую челюсть.

Потом громко сглотнула, потрясла головой и убедилась, что у нее не двоится в глазах, что оба Гераши настоящие.

– Брательник мой, – бросил Гераша, правильно оценив Женино изумление, – двоюродный. Из Череповца. Вот, на работу его устроить хочу к себе на фирму. Не знаю только, возьмут ли…

– Возьмут, – убежденно сказала Женя, – как только увидят – так сразу и возьмут.

На этот раз Женя не полагалась на свои детские воспоминания – она уверенно шла той же дорожкой, что накануне.