— Не жалейте вражеских лошадей, — говорил он. — Кони не очень крепки на рану, многие боятся боли. А упавший или испуганный конь делает всадника бесполезным.

На привале наступал черёд артиллеристов, обычно двигавшихся с удобствами на телегах. Дорант требовал, чтобы они как можно быстрее развертывались, выставляя пушки на позиции, и имитировали заряжание и выстрел. Здоровые парни, выбранные им из кармонских ремесленников посмышлёнее, делали это под командой стариков-пушкарей, причём ворчали и те, и эти.

Ближе к ночи они останавливались в каком-нибудь удобном месте, которое подбирал головной дозор из гаррани или конных боевых слуг. Дозоры по приказу Доранта шли и по бокам колонны — эти были пешие (да и не везде дорога проходила по местам, где продрался бы в зарослях конный). Позади, также на небольшом удалении, двигался ещё один дозор, десяток пешцев с огнестрелом на двух телегах, с задачей: если нападут, произвести как можно больше шума и ждать подмоги.

Остановившись на ночь, первым делом устраивали отхожее место и костры для приготовления горячего. Днём еду не готовили, обходились сухомяткой, в том числе на привалах, которые Дорант старался делать не слишком длинными, чтобы только кони отдохнули.

Императорская дорога, на которую они вступили, спустившись с хребта, была так же пустынна, как и южный тракт, по которому пришла колонна. В этом, собственно, не было ничего странного: оживлённой дорога становилась ближе к побережью — или дальше на запад, где в неё вливались один за другим три торговых тракта, идущие с юга. Так что на пути колонны почти никто не попадался. А кто попадался, получал шок от того, что встретил самого Императора, приносил клятву верности и бывал отпущен.

Некоторые, впрочем, норовили присоединиться, но Дорант не спешил вливать их в общую колонну. Хотят идти с Императором — пусть идут. Позади.

Через три дня пути показалась первая деревня, насчитывавшая пару десятков домов. Они все стояли по сторонам дороги, которая в центре поселения расширялась в рыночную площадь, украшенную двухэтажным «дворцом» местного кальда и небольшим (чуть ли не меньше этого «дворца») храмом Всех богов.

Кальда вытряхнули из его хором и представили Императору. Потрясённый неожиданным явлением высшей власти, кальд вначале вообще не мог говорить, потом некоторое время заикался, и только минут через пятнадцать смог отвечать на вопросы нормально: да, в деревне всё спокойно; нет, про смену Императора ничего не слышали; нет, от властей Марки никто не приезжал; нет, голубятни у них отродясь не водилось; нет, дальше по дороге никаких войск не проходило.

Кликнули добровольцев присоединиться к Императору. Гильдмайстер, отведя допрошенного кальда в сторону, пошушукался. Тот явно гильдмайстера знал, отчего расслабился и разговаривал с ним намного свободнее, чем с Императором и его ближайшими приспешниками в лице Доранта, сверкавшего золотым медальоном, и Харрана, не менее заметно сверкавшего нетерпеливым взглядом.

В итоге к колонне присоединились одна телега и пять местных молодцев, один другого краше, в обносках, но с пиштолями и неизбежными тесаками. Их присовокупили к обществу дворянских боевых слуг, и Калле, назначенный Дорантом этим обществом командовать, хищно к ним приглядывался, что обещало парням много интересных занятий на ближайшем же привале. На добавившейся телеге и ещё трёх из прежних нагружены были взятые в деревне припасы (Дорант настоял, чтобы их оплатили, что не добавило хорошего настроения гильдмайстеру).

Таких деревень за следующие пять дней они прошли ещё две, примерно с такими же результатами, а ещё через два дня вошли в Моровер.

7

Городок встретил их приятным сюрпризом: по всему пути движения колонны её встречали радостные жители, приветственно размахивая кто чем: платками, шляпами и просто тряпками, и выкрикивая приветствия Императору. Перед открытыми воротами крепостцы, возвышавшейся на холме над городом, выстроились стражники во главе с гуасилом.

Тот, невысокий плотный малый лет тридцати пяти, сверкал ранней лысиной на непокрытой голове и так смотрел на приближавшуюся кавалькаду, что, казалось, глаза его сейчас лопнут. Приняв самого солидного из начальствующего состава колонны — гильдмайстера Ронде — за главного, он чётким шагом вышел вперед и принялся рапортовать, что, мол, гарнизон Моровера приветствует Его Императорское Величество Йоррига Седьмого во вверенном… Тут гильдмайстер остановил его и показал Императора.

Гуасил сбился, покраснел, попытался начать сначала, но у него, видно, перехватило дыхание. Император рассмеялся и махнул рукой:

— Хватит уже, довольно… Скажите, как вас зовут?

— Каваллиер Кинтан Горжи, ваше императорское величество!

— Благодарю за службу, каваллиер! Приготовьте ваших людей к принесению присяги.

Через полчаса всё было уже в порядке: стража принесла Императору должную клятву (во главе с каваллиером Горжи, который от стараний покраснел ещё больше, настолько, что Доранту стало за него страшно), для размещения войска были предоставлены крепостная казарма и какие-то амбары, а Император со свитой проведены в дом приёмов. При этом выяснилось, что гуасил своей волей арестовал наместника, который собрался было затвориться в крепости и воевать на стороне вице-короля «супротив самозванца». Дряхлая крепость была ещё в худшем состоянии, чем в Кармоне, и слова доброго не стоила (правда, ворота были целы, в отличие от кармонских). Да и полсотни стражников, составлявших гарнизон, вряд ли годились для боевых действий, но сейчас любая задержка была бы некстати — так что каваллиер совершил едва ли не подвиг.

Поэтому Кинтан Горжи, внезапно оказавшийся дальним родственником жены гильдмайстера (разумеется, с той стороны, которая была не из дома Аттоу, как вы могли подумать!), был Императором обласкан и тут же назначен командовать пехотой. При этом ему, однако, жёстко указали на необходимость во всём подчиняться Доранту и выполнять его любые указания; сам же Дорант назван был имперским главнокомандующим, отчего впал в недоумение и задумчивость.

Гильдмайстера Император столь же внезапно представил как имперского министра торговли и финансов (тот заметно вздрогнул) и велел по всем вопросам, связанным со снабжением, консультироваться с ним.

Остаток дня прошёл в неизбежных хлопотах и разрешении всяческих вопросов, в том числе неприятных — пара боевых слуг одного из кармонских дворян была замечена за вытряхиванием кошелька у местного жителя. По делу, надо было бы их повесить, в назидание прочим, но людей было и так в обрез, так что Дорант ограничился приговором к тридцати розгам каждого.

Император, тем временем, выступил пред народом, собравшимся на офисиаде, и сделал это довольно успешно. Откуда что взялось? Юноша с ломким голосом говорил громогласно, умудрился при этом ни разу не пустить петуха, польстил самолюбию горожан, возложил на них надежду и ответственность за благополучие государства, умеренно пообещал разнообразные блага после восстановления справедливости и принятия им под свою руку всей Империи, и не забыл призвать добровольцев вливаться в имперское войско.