Следственный пристав сделал паузу и глотнул чая.

— Тимофей Васильевич, я Вам пересказываю то, что услышал от господина Путилина. Пускай, прошло двадцать лет, но для меня это было как вчера.

— Юрий Петрович. Продолжайте, мне очень интересно.

— Продолжу, Тимофей Васильевич, — Банков сделал очередной глоток чая. — Судебные власти прибыли на место как раз в то время, когда в соборе совершалась торжественная панихида по Сперанскому — в столетие со дня его рождения. На ней присутствовали государь и весь официальный Петербург.

Я всем своим видом показал, что очень внимательно слушаю коллежского асессора.

— Вскрытие трупа иеромонаха в келье под заупокойные молитвы показало, что покойный был убит два дня назад вечером, — Банков отправил в рот очередную ложку с вареньем. — В это время приехал Путилин, которому следователь сообщил о затруднении найти обвиняемого. Иван Дмитриевич стал тихонько ходить по комнатам, посматривая туда и сюда, а затем, задумался. После этого сообщил окружающим, что необходимо отправить агентов по пригородным железным дорогам. По его выводам убийца, вероятно, кутит где-нибудь в трактире, около станции. Обосновал он это тем, что убийца ранен в кисть правой руки и стремится уехать из города. Выводы о ранении убийцы Путилин сделал из того, что на подсвечнике очень много крови, и она натекла не брызгами, а ровной струей. Поэтому это не кровь убитого, да и натекла она после убийства. Ведь нельзя предположить, чтобы напавший резал старика со свечкой в руках: его руки были заняты — в одной был нож, а другою, как видно, он хватал старика за бороду. Кроме того, убийца тщательно перерыл все белье в комоде, при этом на каждом свернутом полотенце снизу пятно крови. Логично, что это была правая рука, а не левая. При перевертывании левой рукой пятна были бы сверху. Поздно вечером, в тот же день, убийца был арестован в трактире на станции Любань. Он оказался раненым в ладонь правой руки и расплачивался золотом. Доставленный к следователю, он сознался в убийстве и был осужден, но до отправления в Сибирь сошел с ума. Ему, несчастному, в неистовом бреду все казалось, что к нему лезет отец Илларион, угрожая и проклиная.

— Из Вашего рассказа, Юрий Петрович, можно сделать вывод, что господин Путилин пользовался дедуктивным методом расследования, как знаменитый сыщик Шерлок Холмс, — сказал я, чтобы что-то сказать, когда Банков замолчал.

— А кто это такой? — удивлённо спросил меня коллежский асессор.

— Да мне в Петербурге книжица на английском языке попалась, — начал я, пытаясь вспомнить, а написал ли в это время Конан Дойл свои книги или нет. — Так в ней рассказывалось о лондонском сыщике Шерлоке Холмсе, который при расследовании преступлений пользовался дедукцией. Это такой метод мышления, следствием которого является логический вывод, в котором частное заключение выводится из общего.

— Не знаю, не читал о таком, — задумчиво протянул Банков, потом тряхнул головой. — Вернее всего, недавно написанное произведение. Отсюда вывод, что не Путилин пользовался дедукцией как Шерлок Холмс, а писатель при описании расследований данного сыщика пользовался теми методами, которые использовал при своих расследованиях Иван Дмитриевич.

— Не буду спорить, Юрий Петрович, — я поднял руки вверх. — Я, если честно, книгу купил, чтобы обновить познания в английском языке. К ней заодно и словарь прикупил.

«Фуух, кажется, с темы о Конан Дойле и Шерлоке Холмсе съехал. А то может ещё и не написано, и не издано ничего», — подумал я про себя, делая мысленный глубокий выдох.

— О вашем знании большого количества языков наслышан, Тимофей Васильевич, — с небольшой грустью произнёс следственный пристав. — Признаться, завидую белой завистью. Для меня изучение в гимназии французского, немецкого, латинского, а тем более древнегреческого было изуверской пыткой. Ну не шли они мне в голову. Еле-еле французский устно более менее сносно освоил, остальные лишь бы из гимназии не выперли.

— А мне, Юрий Петрович, признаюсь, языки как-то легко даются. Но это не значит, что я ничего не делаю. Вот сейчас у меня на каждый день план выучить десять иероглифов на китайском и десять слов на корейском, — произнося это, я достал из левого кармана брюк листок, на котором было изображено десять китайских иероглифов. Затем из правого листок со словами, написанными по-корейски. — А вечером, моя служанка примет у меня экзамен.

— Интересный способ изучения иностранных слов, — Банков покрутил головой. — Надо попробовать с немецким. Подтянуть его так сказать. А по поводу вашей служанки, Тимофей Васильевич, я, как более старший товарищ хотел бы посоветовать не особо показывать окружающим ваши более чем близкие с ней отношения. Не то у вас теперь положение в обществе. Извините-с, если что не так сказал.

Коллежский асессор левой рукой сделал как бы такой извиняющий жест, что, мол, лезу не в своё дело, после чего зачерпнул из розетки варенье, отправил его в рот и запил чаем. Я, молча, повторил за приставом телодвижения с ложкой и стаканом, получив наслаждение от вкусного варенья из ягоды красники, или как её ещё называют клоповки и крепкого чая.

— Я всё понимаю, Юрий Петрович. И если честно, то по этому вопросу жалею, что занял такое место в обществе, — медленно произнёс я. — Лучше бы я остался простым амурским казаком.

— Даже так, Тимофей Васильевич?! — Банков сочувственно посмотрел на меня.

— Именно так, Юрий Петрович! Именно так! Два одиночества нашедшие друг друга.

— Сочувствую, Тимофей Васильевич, но думаю, что вы сможете решить и эту проблему с вашим-то везением, — пристав поддерживающе улыбнулся мне.

— Решим, Юрий Петрович. Как-нибудь решим, — я выдавил из себя оптимистическую улыбку. — Но всё же вернёмся к моему вопросу. Как вы из рассказа мужа Ермиловой сделали вывод, что её убили?

— Про то, что тело Ермиловой нашли в том положении, при котором она не смогла бы получить такое повреждение височной области, и размер раны, который соответствует сильному удару, я вам уже говорил. Но это всё выяснилось позже. А уже первые слова, которые мне сказал Ермилов, дали мне основания для вывода, что, вероятнее всего, было совершено убийство, — Банков сделал паузу, как бы давая мне возможность задать вопрос.

— И что это были за слова? — спросил я, оправдав надежды коллежского асессора.

— Жена вышла из дома, одетой в меховой сокуй с капюшоном, меховой капор, и я слышал, как два раза скрипнули ступени, — Банков замолчал.

— Извините, Юрий Петрович, но мне это ничего не говорит. Объясните.

— Тимофей Васильевич, Ермилова из инородцев. То ли якутка, то ли эвенка. Часто дома надевает свою инородную одежду богато украшенную. Это такой последний крик моды в Хабаровске. Да и в Благовещенске о таком порядке вещей в женском обществе тоже говорят, — коллежский асессор усмехнулся, показывая всем видом, что слабый пол не понять. — Капюшон сокуя, вышитый бисером, да ещё капор, также вышитый и украшенный, одетые одновременно на голову, наверное, выдержат удар стрелы. И падение головой о ступени или поручни крыльца точно бы не привело к смерти. Тем более, если бы Вы видели крыльцо дома Ермиловых. Там нет ни одного острого выступа и всего две ступени. А разговаривая с мужем Глафиры Петровны, я уже знал, что у неё был проломлен висок. А дальнейшие показания Ермилова, осмотр трупа потерпевшей только подтвердили версию убийства.