Когда самоезд подъехал к роще, от ближайшего дерева отделилось существо, как две капли воды напоминающее ствол липы.

– Липа! – радостно закричала Аля.

Когда-то между ними были разногласия, но потом Аля и бука Липа помирились, и сейчас он тоже был рад её видеть. Липа расплылся в корявой, бесхитростной улыбке.

– Привет, Аля! Привет, Вилли! Тачка что надо! – Липа с восхищением уставился на машину.

За целый год Липа нисколько не изменился, даже дубина в его руке была та же самая.

– Как твои дела? – спросила Аля.

– Нормально, к войне готовимся, – ответил Липа, поигрывая дубинкой. – Как учения закончатся, так и воевать пойдём.

– Но зачем тебе воевать? – удивилась Аля. – Ведь ты же борешься со злом?

– Конечно, со злом! – без запинки ответил Липа.

– Значит, ты на стороне добра? – спросила Аля.

– Конечно, добра!

– Но ведь ты сражаешься за Верховную?

– Конечно, за Верховную.

– Но ведь она и есть ЗЛО, сам подумай!

Липа нахмурился.

– Думать нам запрещено, – буркнул он. – Аля, ты совсем меня запутала.

– Ух, а кто твой командир? – спросил Вилли.

– Я служу генералу Дрынделю, он недавно вернулся из Тридесятого Царства и снова собрал войско. А законная царица Василиса сбежала, бросила страну на произвол судьбы. Ничего, скоро Верховная наведёт порядок, чтобы всем стало хорошо.

Он хотел ещё что-то сказать, но тут подошёл бука Ясень.

– Пароль! – потребовал он от бяки и ухаря.

– Ясень, опять ты за своё! Какой ещё пароль-мароль? – Аля всплеснула руками. – Это же мы, Аля и Вилли, не узнаёшь, что ли?

Ясень с подозрением оглядел самоезд.

– Катитесь-ка вы отсюда колбаской, – посоветовал он. – И отпускаю я вас только по старой памяти, а надо бы задержать: Липа, небось, все военные тайны уже выболтал.

В этот момент самоезд зарычал и сорвался с места: буки напугали его до полусмерти. Схватив руль, Аля повернула на Утиный тракт – от Букиной рощи она уже знала путь до Трутландии.

Утиный тракт было не узнать. Эта широкая дорога, ведущая от Букиной Рощи к Волшебному озеру, слыла гордостью Бякандии. Прямая, ровная, ни одного бугра, ни единой ямки, а по вечерам вдоль тракта зажигались жёлтые глаза фонарей. По Утиному Тракту существа не спеша прогуливались под ручку и беседовали только о возвышенном: о красивых вещах, приятных событиях и сердечных отношениях. Там они встречали своих знакомых и делились с ними последними новостями, добрыми и радостными. И вот теперь всё изменилось как в кошмарном сне.

Бесконечной вереницей по тракту ехали телеги, запряжённые рохлями, доверху нагруженные дубинами для бук и метательными камнями. Рохли вздыхали и ржали с нескрываемой грустью в голосе. Утиные семейства шли по обочине – переселялись в безопасные места обитания. А певчие птицы на деревьях тревожно щебетали: «Чьи мы? Чьи мы?» Звери угрюмо отмалчивались, что тоже не предвещало ничего хорошего.

– Дуну-ка я ещё раз в свисток, – нарочито бодро произнесла Аля, чтобы разрядить обстановку.

И она снова, в сотый раз, дунула в волшебный свисток, висящий на шее. Но Мишель по-прежнему не откликался. Где он, что с ним, этого не знал никто.

Тем временем на дороге образовалась пробка: существа, живущие у подножья Чёрных Холмов, уезжали подальше от Букиной Рощи, вглубь страны или даже в Трутландию. А другие наоборот, направлялись в пещеру Верховной бяки, чтобы поступить на службу к злой колдунье. И каких только средств передвижения не было на дороге! Похожие на божьих коровок, мышей и черепах, колдомашины поражали разнообразием. Только злыдни никогда в пробки не попадали – их машины имели способность летать, чтобы быстро добираться домой, в заоблачную высь Чёрных Холмов.

Возле волшебного самоезда, на полосе противоположного движения, остановились две фефёлы – очевидно, они ехали на свадьбу Верховной и Старого Пня. Фефёлы были расфуфырены до неузнаваемости, их пышную шерсть украшали бантики самых модных фасонов и расцветок. Сидели они в зелёной карете, похожей на лист берёзы, а везла карету мохнатая гусеница.

– Жаль, что Василиса сбежала из страны, – сказала одна фефёла другой. – С ней мы жили припеваючи. Одни бега рохлей чего стоили!

– А магазины бантиков! – произнесла другая с сожалением. – Теперь все они закрыты. Хорошо ещё, что я успела закупить бантиков на два года вперёд.

– Говорят, что Васька теперь живёт на Чёрных Холмах, – громким шёпотом произнесла первая фефёла и скосила глаз на Алю, слышит ли та: фефёлы обожали разносить сплетни.

– Мне известно из надёжных источников, – продолжала фефёла, – что Василиса вывезла из Бякандии десять вагонов золотых слитков, две телеги рубинов и бриллиант размером с арбуз. Теперь она живёт на Чёрных Холмах, в огромном доме на берегу моря.

– Разве на Холмах есть море? – удивилась её подруга.

– А как же! – фефёла воздела к небу изящные тонкие руки, поросшие золотистым пухом. – Неделю назад тысячи злыдней взяли лопаты и выкопали яму глубиной в километр. Потом они налили туда воды, а чтобы вода стала солёной как в настоящем море, всыпали в яму несколько бочек соли. После они наколдовали много-много рыбы.

– А что стало с землёй, которую они выкопали? – с недоверием спросила собеседница.

– Из земли получился новый Чёрный Холм, двенадцатый по счёту. Так вот: сидит себе сейчас Василиса на балконе своего огромного-преогромного дома, глядит на море и лопает вкусняшки из тарелки-неопустелки. Чтоб мы так жили!

– Всё это сказки, – возразила ей подруга. – Лично я слышала, что Василиса переехала в Водонию и построила на дне океана золотой замок, – краше, чем у самого Водяного. Вокруг замка раскинулись просторные пастбища, где Васька пасёт собственное стадо морских коров, а голов в том стаде – полмиллиона. И недавно Ваське сделал предложение морской лев.

– Хватит врать-то, фефёлы! – не выдержала Аля. – И как не стыдно, чушь такую городить!

Аля не стала рассказывать фефёлам, что на самом-то деле Василиса сидит в пещерной тюрьме. А то опять начнут что-нибудь фантазировать, про золотую клетку и всякое такое. Не в силах больше стоять в ужасной, отупляющей пробке, бяка надавила на жёлтую кнопку на приборной панели самоезда и приказала:

– Самоезд, забурись!

Но скоро она пожалела о своём необдуманном поступке.

Первым делом из-под днища самоезда выпростались две металлические руки-ковша и стали копать яму. Комья глины вылетали из ковшей, заляпывая светлые кожаные сиденья и попадая существам то в глаз, то в нос – успевай уворачиваться. Затем самоезд накрылся крышей и приступил к забурению, началась тряска. Аля и опомниться не успела, как их окутала кромешная тьма, и почти сразу в темноте вспыхнули десятки овальных любопытных глаз – как лампы в ночи.