Он смотрит на меня и чуть мимо, не переставая шуршать зонтом.

— Я всего лишь воспоминание твое, Влад, всего лишь кусочек памяти. Ты уходи, оставь свою память наедине с собой, оставь ее в этой деревне, хорошо? Тебе, отец, всегда везло, вот только везение твое, отец, знаешь, из чего проистекает?

— Из чего? — спрашиваю угрюмо, но Волик не отвечает. Он занят: взял другой зонт, наклонился и с силой вгоняет его в молочный туман, словно проверяя — есть ли там земля?

Возьмите карандаш и нарисуйте последнюю картину: груженная ворованным добром тележка поднимается по склону холма.

У развилки мы сворачиваем на дорогу, ведущую к Беличам. Видна деревня: цепочка уходящих вдаль сиротливых, бесхозных теперь домов. В деревне остался единственный житель — Волик. И вместе с ним — нецельноскроенный кусок моей памяти.

Та зима выдалась лютой. Снега намело — страшно представить сколько, Кашины Холмы завалило чуть ли не по самый шпиль ратуши. Вороны прыгали с ветки на ветку, засыпая прохожих ледяной крошкой, и истошно каркали. Небо, провисшее под тяжестью снежной массы, не выдерживало — прорывалось, и вьюга носилась по городу каждую ночь. Люди ходили насупленные, хмурые. Хулиганы, которые донимали Влада, совсем распоясались от ничегонеделания.

Влад ловко вывернулся из цепких лап Кропаля и отчаянным зайцем понесся вдоль занесенной снегом дороги. Шпана неумолимо пыхтела сзади, пыхтела сосредоточенно и неотвязно, словно готова была преследовать Влада целую вечность.

Мальчишка нырнул под обросшие белыми струпьями ветви и, продравшись сквозь кустарник, протиснулся в щель в заборе; заметался по узкому дворику, подстегиваемый лаем хозяйского пса. В доме зажегся свет, стукнула щеколда, и послышался ворчливый пьяный голос. Сзади хрипло ругались преследователи. Влад обернулся: заходящее солнце расцветило оранжевым натянутые на уши белые шапочки шпаны. Преследователей было трое, но только одного из них Влад хорошо знал: пацана по кличке Кропаль. Тот учился в параллельном классе и был года на два старше своих одноклассников. Второгодник со стажем.

Влад наконец заметил скрипящую на ветру незапертую калитку и, утопая в снегу по щиколотку, бросился туда. В плечо камнем ударил снежок, и Влад прибавил ходу. Жесткие ветви колотили по лицу, осыпали снегом, когда он сквозь сугробы продирался к березовой рощице, чтобы помчаться уже по тропинке, расчищенной и посыпанной желтым песком. Сзади не топали, всё стихло. Может, хозяин-выпивоха притормозил Кропаля и его отморозков? Влад едва мог дышать, но всё равно не останавливался. В ушах свистел ветер, парень бежал, не видя и не слыша ничего вокруг. Часто оскальзываясь, промчался вдоль обрыва заброшенного карьера; перелесок кончился, в переплетении голых веток забрезжила смутная серая полоса. Шоссе. Влад нервно рассмеялся, не обращая внимания на колючий мороз.

И тотчас поскользнулся на обледеневшем куске щебня, хорошо приложившись коленом об его острый край.

Минут пять сидел в снегу, очумело тряся головой. Нога сначала занемела, сделалась ватной, нечувствительной, а вскоре разболелась. Тело сковал страх — неужели перелом? Нет, кажется, просто сильный ушиб. Он лихорадочно ощупал ногу, попытался встать и сделать шаг. Однако это удалось не сразу. Слава богу, не перелом, думал Влад, отец прибил бы на месте, точно прибил. Сначала бы вызвал карету «неотложной помощи», а потом прибил.

Хромая, Влад буквально выполз на шоссе и побрел к виднеющимся вдали домам западной окраины. На правой стороне дороги горбато высилась зеленая остановка. У остановки стоял мужчина в болоньевой, с пушистым воротником куртке и смолил папироску, глядя на заиндевевшее небо. Влад с опаской посмотрел на мужчину и встал у другого края остановки, прислушиваясь — не прозвучит ли шум мотора. Иногда он вертел головой по сторонам: нет ли поблизости Кропаля? Но Кропаль с дружками не появлялся. Морозный воздух выходил изо рта паром, делая Влада похожим на завзятого курильщика, над дорогой кружилась и, когтя асфальт невидимыми лапами, неслась поземка. Солнце провалилось за крыши частных домов и сквозило из-за них кровавым багрянцем — лохматое, окутанное таинственной дымкой. На улице зажигались фонари, а далеко в тумане терялись померанцевые огни многоэтажных построек.

— Хороший денек. — Мужчина в куртке обернулся к Владу, мечтательно улыбаясь. Влад покосился на него: мужчина оказался молод, лицо у него было холеное, белое, слишком городское, что ли. Одежда и папироса не вязались с его обликом.

Влад неопределенно пожал плечами.

— Окраина мира, — продолжил мужчина. — Романтично, правда? Когда я был в твоем возрасте, меня все время тянуло в города побольше: чтоб шум, огни, розовое небо по вечерам, неоновые вывески… Я исколесил всю Европу. Потом понял, что это пустое.

— У нас в центре тоже есть неоновые вывески. — Влад слегка обиделся и даже брови нахмурил, совсем как отец, когда сердился: почему-то эти дурацкие вывески задели его за живое.

— Да сколько их там? Одна-две и обчелся? Жалкое, в чем-то даже трогательное подражание большим европейским городам, вялая попытка дотянуться до них. Вернее, попытка, может, и не вялая, но слишком детская, инфантильная, если можно так выразиться… как мода на американские глянцевые журналы, которые мы когда-то засматривали до дыр.

Мужчина увлекся: пылко жестикулировал, что-то рассказывал, тыча папиросой как указкой на крыши низких домов, чертил в воздухе символы… Его синие выразительные глаза сверкали двумя маленькими звездочками. Тут, к счастью для Влада, молотя колесами снежную кашу, подъехал автобус. Влад, не задерживаясь, нырнул в открытую дверь, а мужчина остался стоять. Он с видимым сожалением следил за подростком. Лишился единственного слушателя, злорадно подумал Влад, усаживаясь у окна. Так тебе и надо. Он с усилием сдвинул примерзшую форточку и крикнул в образовавшуюся щелку:

— А вы кто такой?

— Савелий Пончиков, литератор, — белозубо улыбаясь, ответил мужчина.

— Какое странное имя. Вы из Польши?

— Нет, из России.

Влад недоверчиво открыл рот — из России, надо же, — и хотел было задать новый вопрос, но тут мирно фырчавший доселе мотор гулко взревел, и автобус тронулся, оставляя странного литератора курить и чего-то ждать.

Отец Влада, уже принявший на грудь, увидев, как выглядит сын, длинно и со вкусом выматерился. Впрочем, присутствия духа не потерял. Выкрикивая оскорбления, больше в адрес матери, которая умерла так не вовремя и из-за которой ему приходится выполнять женские обязанности, старший Рост носился вокруг обалдевшего после погони Влада, стягивая с него одежду и подталкивая к ванной. Влад слабо сопротивлялся, но больше по привычке — отец всё равно настоит на своем. Это был уже немолодой, но крепкий мужчина. В молодости он увлекался пещерами, которых полно вокруг Кашиных Холмов, лазил туда с другими спелеологами-любителями. Теперь он увлекался только вином и дешевой водкой.