Влад ловко перегнулся через спинку кровати и вытащил из-под низа ворох помятых листов, густо исписанных синими и черными чернилами, а кое-где карандашом. Это был роман, который втайне от всех, особенно от отца, писал Влад. Только Волику он каждый раз позволял читать новую главу, а Волик, ознакомившись с текстом, закрывал глаза и повторял подслушанные где-то слова:

— Да у вас, отец, талант!

Когда с «алгеброй» было покончено, они расселись на полу, прямо на теплом ковре и разложили шахматы. Папаша сердито брякал посудой на кухне, громко играло радио. Время было довольно позднее, около девяти вечера, но Волик домой не собирался. Старшего Роста это злило.

— Меня Кропаль и его козлы чуть не поймали сегодня, — как бы мимоходом сообщил Влад.

— Я даже знаю, что ты сделал. Ты опять сбежал. — Волик хмыкнул и слопал ферзем черную пешку. — Следи за доской, отец, не подставляйся.

— Ну а че делать-то?

— В морду бить. Сразу. Резко.

— Это ты у нас резкий, Волик, я так не могу.

Волик сощурился, что-то прикидывая в уме, и смахнул с доски еще одну Владову пешку.

— Учиться, отец, надо, учиться, себя превозмогать! Все писатели себя превозмогают, а ты что — особенный? Значит, подходишь к Кропалю, и-и-и — раз по харе! И-и-и два — в ухо ему! Иначе какой ты писатель?

Влад надолго задумался. Мерно тикали ходики на стене, за окном проносились огни автомобилей, вдалеке гулко прогремел грузовой состав. Радостный Волик — ведь он выигрывал партию — раскачивался наподобие маятника, стоя на коленях перед доской. Это нервировало Влада, и он никак не мог сосредоточиться; наконец осторожно отступил королем.

— Если писателем не получится, стану моряком.

— Да с каких это веников ты станешь моряком, если у нас выхода к морю нет?

— Ну, уеду, к примеру, во Францию или хотя бы в Германию, поступлю в мореходное училище…

— Мечтатель! — смачно произнес Волик, поставив коня в центр доски. — Решил быть писателем? Вот и будь им! Не юли. То одно у тебя, то другое, то третье. Определись, отец.

— Ну а вдруг у меня лажа какая-нибудь получится? Не роман, ну, то есть не литература, как наша учительница родной речи говорит, а графомань? Я ведь никому его не показываю, только тебе, а ты твердишь как попугай: «У вас, отец, талант, талант у вас, отец!» — противным голосом передразнил Влад. — Ты мне лапшу на уши, случаем, не вешаешь, чтоб не обидеть?

— Я тебе, Влад, лапшу вешать не буду, я тебе сразу, если че, врежу по больным местам, — оскорбился Волик. — Да и вообще, чего это мы тут с тобой лясы точим? Графомань, не графомань. У меня покруче проблема. Понимаешь… — Он почесал нос.

— Что?

— Да вот… Еленка… знаешь ее? Из параллельного класса. В общем, я ее в кино пригласил. Помнишь, спрашивал у тебя — на какой фильм лучше пойти? Ты ж это, знаток типа, — подначил он.

— Ничего не типа, — буркнул Влад. — Я серьезно киноискусством интересовался. У меня одних газетных вырезок на килограмм! И не какая-нибудь ерунда, а сплошь авангард, если ты, конечно, понимаешь, что такое авангард. Потом решил, что кино не для меня.

— А писательство?

— Ну, если получится. А так — нравится, конечно.

— Так что насчет Еленки? Я вот думаю, может, после кино даст?

— Кто? Еленка?

— Ага.

— Еленка красивая. Тут и думать нечего — иди с ней в кино. Я б пошел.

— Да не в том дело, Влад… я ее пригласить-то пригласил, но как-то даже и не думал, что она согласится. Случайно вышло — на перемене столкнулся и говорю типа в шутку: «Еленка, а пошли в кино?» — а она, блин, взяла и согласилась…

— Ну и?..

— Вот тебе и «ну и»! У меня денег на билет нету. А кино — послезавтра.

— Ну, перенеси!

— Да ты че?! — Волик посмотрел на друга с ужасом. — Стыдоба какая! К тому же раз она со мной в кино согласилась, значит, я ей, наверно, нравлюсь. Вдруг и правда даст? Классно будет! У Еленки грудь такая — ух! Когда мы на физре бегаем, грудь у нее аж подпрыгивает. Как завалю ее на кровать…

— Да хрен тебе Еленка даст! Может, только по роже твоей наглой.

— А вот это мы посмотрим.

— Ты, Волик, глупый озабоченный девственник.

— Сам ты девственник! — разозлился Волик. — Я на море в прошлом году ездил, с девчонками на дискотеке зажимался.

— Фигня это.

— Нет, не фигня! Щас как дам в нос!

— Ну ладно. У родаков деньги просил?

— На мели они. Мамка с младшей возится, а папке премию урезали. Влад, ты… — Волик помялся, кончики его ушей покраснели.

— Чего?

— Ты, может, у папки для меня попросишь?

— Да ну! Не даст он!

— А ты стащи.

— Чего-о? — Влад дернулся и быстро обернулся на дверь — не подслушивает ли отец. Но тот продолжал возиться с посудой, а по радио снова крутили хит сезона — грустную песню о возлюбленных, которых мы теряем. Старший Рост позвякивал откупоренной бутылкой и украдкой, думая, что его никто не слышит, подпевал.

— Тебе сложно, что ли? Сотню всего лишь. Папка твой даже не заметит. А я верну! Чесслово, верну, через неделю или даже раньше.

— Ну-у…

— Че «ну-у»? Я тебе друг или кто?

— Ну, друг…

— Вот и хорошо, — подобрел Волик. Ласково улыбнувшись, он взял белого коня за костяную гриву и переставил вперед. — Шах. — Помолчал, добавил печально: — И мат.

В пол-одиннадцатого отец зашел пожелать Владу спокойной ночи; он поцеловал сына в лоб, что-то пробормотал под нос и ушел обратно в зал. Выпивший перед сном полбутылки крепкой ореховой настойки, он и не заметил, что сын дрожит, иначе бы тут же всунул ему под мышку градусник. Влад, впрочем, дрожал не от озноба — от страха. Его не страшил завтрашний день в школе, он не боялся возможной встречи с Кропалем. Он боялся того, что собирался сделать, когда отец уснет. Вытащить из отцовского кошелька сотенную бумажку для разгильдяя Волика — это же преступление века!

Влад прислушивался к каждому шороху в квартире, до рези в глазах всматривался в длинные и тонкие, словно березки в молодой рощице, тени, что плыли по потолку, когда возле дома проезжал автомобиль. В комнате у отца сначала было тихо, потом послышался храп, булькающий, нездоровый. У Марийки некоторое время нашептывал магнитофон, потом и он замолчал.

Настал подходящий момент, чтобы выбраться из кровати и приступить к темному делу, но Влад никак не мог решиться. Он натягивал одеяло до самого носа и смотрел в потолок. Несчастного Влада раздирали тревоги и сомнения. «Кто этот Волик для меня? — со злостью думал он, чувствуя, как холодеют пятки. — Ну, пацан, который ходит ко мне в гости. Не очень умный, кстати. Правда, мой роман ему нравится, зовет меня талантом, значит, что-то в жизни понимает. Ну, пускай я не украду для него деньги… обидится? Факт. Ну так настоящий друг не обидится, а если и обидится, то быстро отойдет… но Волик жутко обидчивый! А если он смертельно обидится? У меня и так нет друзей, кроме этого проклятого Волика! Тут еще и отец на него так смотрит, что… блин, как я не хочу здесь жить! Стать бы моряком и уплыть из этого идиотского города куда-нибудь на край света!»