— Говорю вам: нет его! — отрезал дежурный.

— Хорошо, соедините меня с Москвой, линия двенадцать, — потребовал Тарасов, понимая, что спорить сейчас бесполезно.

— Идет профилактика, — сказал дежурный. — До шестнадцати ноль-ноль.

У штаба раздались голоса. Хлопнула дверца машины… Ни слова больше не говоря, Артем протянул руку и взял со стола дежурного мобильный телефон.

— Товарищ майор, вы что делаете! — возмущенно воскликнул тот и тут же получил несильный, но болезненный тычок ладонью в кадык.

Тарасов набрал прямой номер Ларичева, и тот мгновенно обрушился на Артема:

— Майор, мать твою! Где связь?! Тебя ищут — засветить не могут! Где тебя черт носит?!

— Я в «Шишкином лесу», товарищ генерал, — ангельским голосом пояснил Тарасов.

— Вали оттуда немедленно! — прокричал Ларичев. — Ко мне, в управление, быстро!..

Сзади замаячили темные фигуры. Чья-то рука рванула из рук Артема телефон.

Тарасов обернулся: неужели кто-то из своих?!

В коридоре стояли дюжие бойцы в черных масках с «каштанами» наперевес, а еще один — белесый тип в камуфляже, с непокрытой головой, напоминающий глиста, — изучающе-холодным взглядом рассматривал лицо Артема. За спинами гостей из ФСБ маячила постная рожа подполковника Завитуши.

На Лубянку его не повезли. Амбалы в масках сковали Артема двумя парами наручников — на кисти и на щиколотки — и в таком неудобном положении втолкнули в микроавтобус, приткнувшийся к беленой глухой стене в укромном углу за штабом. Сопротивляться сейчас было бесполезно: срежут из «каштана» — не поморщатся, это им в кайф. Да и уж очень масленая улыбка была у глиста-фээсбэшника. Гад явно радовался тому, что все идет так, как ему хочется. Вечное противостояние силовых структур продолжается. А коллег предусмотрительный иудушка Завитуша отправил с глаз подальше…

Микроавтобус ехал долго, не спеша, а глист, сидящий напротив, сверлил Тарасова пристальным взглядом — наслаждался беспомощностью жертвы. Окна салона были черны как ночь, а от кабины их отделяла плотная занавеска. Жарко было, как в бане. Амбалы в масках отчаянно потели, но никто не проронил ни звука.

«Их специально таких набирают, отмороженных, или они такими становятся?» — по думал Тарасов.

Отвечая фээсбэшнику прямым спокойным взглядом, Артем не переставал по памяти следить за маршрутом их движения. Путь от «Шишкина леса» до трассы был один — грунтовка, и по нему машина колыхалась положенные двадцать минут. Но потом микроавтобус повернул не в сторону Москвы, а в противоположную. И чем дальше они отъезжали от Белокаменной, тем хуже представлял топографическую карту Тарасов. Вот, кажется, колеса качнулись на железнодорожном переезде — кстати прогудел хрипло тепловоз, — и полная неизвестность поглотила Артема.

Микроавтобус просигналил. В ответ загремели металлические ворота, хрипло залаял пес. «Ротвейлер, похоже», — отметил Тарасов.

Артема вытолкнули из машины. Справа и слева — серые бетонные стены с провисшим кольцом колючей проволоки, позади задница машины и дворик вроде пенала.

— Пошел! — разлепил губы один из бойцов в масках и ударил Тарасова прикладом между лопаток.

«Под каску тебя, сука, да в горы с автоматом и голодным брюхом!» — подумал майор.

Глист уже исчез в узкой темной двери спец объекта.

Помещение, куда пригнали Артема, глаз не радовало. Стеклянные блоки в оконных проемах дробили солнечный свет, делали его мертвенно-зеленоватым. Горели над желтым конторским столом лампы дневного света. Тарасова усадили, не расковав, на привинченный к полу стул, больно заломив руки; для верности накинули еще одни наручники, пропустив цепь в скобу на спинке стула. Через несколько минут явился давешний глист и, усевшись напротив, разложил на столешнице ноутбук.

И началась доверительная беседа. Фээсбэшник начал издалека:

— За что вы так не любите китайцев?

— Это вероятный противник России в будущей большой войне.

— И это повод отстреливать гостей Москвы?

— Не понимаю, о чем вы…

— Вы сказали, что не любите китайцев…

— Это не запрещено…

— Но вы же сказали, что не любите…

— Отвали, начальник, мне больше нечего сказать!

Глист с садистской улыбочкой глянул в лицо Тарасову, перевел взгляд на монитор.

— Не хотите со мной разговаривать — не надо! — проговорил фээсбэшник. — Мы сделаем вам укол, и вам станет значительно легче рассказывать…

Глист нажал кнопку, спрятанную под крышкой стола. В коридоре раздался глухой сигнал.

«Лихо Завитуша конкурента устраняет, — подумал Артем. — Хотя какой он мне конкурент… связист хренов…»

Спецназовцы «Гаммы» никогда не чурались допросов с пристрастием: ну, морду там разбить или стрельнуть в пол, так чтобы каблук у задержанного к черту отлетел… Но чтобы вот так — изуверски, с медицинскими штучками-дрючками — этого никогда не бывало. «Суки, на передовую вас, под пули! — зло подумал Тарасов и тут же остановил себя: — Не психуй, майор, — им того только и надо! Образуется…»

Образовался рядом медик в очках и воткнул Артему в локтевой сгиб иглу одноразового шприца. Скосив один глаз, Тарасов увидел, как бледно-розовая жидкость входит в вену.

Глист кивком отправил медика за дверь и уставился в экран ноутбука. Артем помнил рассказы тех, кому довелось побывать под пресловутой «сывороткой правды». Эта гадость поднимает давление, портит сердце, а главное — заставляет болтать без умолку и толку, как это бывает у пациента, выходящего из хирургического наркоза. Главное — повернуть мысли в любую сторону, кроме главной, чтобы чертова сыворотка не вытащила наружу самое сокровенное.

Загудело в голове — будто колокола ударили. Красной мутью подернулась пыточная комнатка, и сразу стало легко на душе. Артему захотелось тут же рассказать глисту, который вдруг стал необычайно симпатичным, о том, как в возрасте неполных двенадцати лет впервые понял, что на самом деле значат «очумелые ручки…»

«Нет, это неинтересно, — боролся с собой Тарасов. — Он, наверно, забыл, а я ему напомню…»

— Я хочу сказать… — просвистел Артем.

Фээсбэшник заботливо склонился над ним, включил видеокамеру.

— Песню знаю хорошую… — закатив глаза, продолжал Тарасов. — И тебе спою…

Рожа глиста наморщилась.

— Говори, я слушаю! — повысил тот голос.

— Пусть ярость благородная… — захрипел Артем, чувствуя, как надуваются жилы на шее, — …вскипает, как волна-а-а…

Глист, кажется, ударил его по лицу, ударил еще раз, но боли Тарасов уже не почувствовал. В ушах гремели литавры, ревели трубы, и громогласный прилив старой песни заполнял все его существо.