Булатович привстал, нервно зевнул и поднял обе руки вверх, словно сдаваясь на волю победителя. И хотел уже произнести: «Да, да, конечно, это все просто замечательно. Ки… ваш сын – ангел, но поймите же и меня: труп неизвестной пожилой женщины в его квартире, жена, бьющаяся в истерике, его собственная жена – с этим-то надо как-то решать». Но вместо этого неожиданно для себя самого спросил:

– Раиса Михайловна, не знаете ли вы случайно, у вашего сына был пистолет?

– Пи-сто-лет?! – Ну все, сейчас она сама выхватит из-за пазухи пушку и расстреляет его в упор.

Возмущение было таким сильным, что лицо Соболевой пошло алыми, в цвет его китайской зажигалки, пятнами, а глаза скосились куда-то к носу.

– Пистолет? Да вы что?! Зачем Кириллу пистолет? Конечно, не было и быть не могло. Он журналист, поймите, а не бандит с большой дороги.

– То есть о наличии оружия у вашего сына вам ничего не известно? – подвел итог Булатович.

– Мне известно, мне совершенно известно, что никакого оружия у Кирилла нет.

– Хорошо, хорошо. Зачем же так волноваться? Нет и прекрасно.

– Теперь, надеюсь, я ответила на все ваши вопросы? – Раиса Михайловна надменно улыбнулась и встала, давая понять, что разговор можно и закруглять.

– В общем, да. – Разговор действительно пора закруглять, большего у нее все равно не узнаешь. – Только вот адресок Аниных родителей не могли бы вы написать?

– А зачем вам ее родители? Они-то тут уж точно совершенно ни при чем. Но если вам так угодно, пожалуйста.

Раиса Михайловна вышла из комнаты и тут же вернулась с записной книжкой в шикарном кожаном переплете и с паркеровской ручкой. Вырвала листок (какова жертва, он бы, Булатович, из такой книжки точно никогда бы ничего не стал вырывать), написала адрес и протянула ему:

– Вот, возьмите.

– Спасибо. – Алексей протянул Соболевой взамен свою визитку. – Если что узнаете нового, звоните.

– Непременно. – Она нетерпеливо кивнула и демонстративно посмотрела на часы.

Все, осталось только попрощаться и уйти: лимит гостеприимства Соболевой явно исчерпан. Булатович затоптался у двери, соображая, все ли заготовленные вопросы он ей задал и не забыл ли спросить о чем-то важном.

– До свидания.

– Всего хорошего. – Раиса Михайловна открыла дверь. – Вы сейчас к Ирине?

– Да. – Булатович удивленно на нее посмотрел.

– Она мне звонила перед самым вашим приходом, так что я в курсе.

Ну конечно, они созваниваются, иначе и быть не может, и договариваются, о чем можно, а о чем ни в коем случае нельзя говорить следователю, чтобы не вынести лишнего мусора из избы их газеты и личной жизни. Вот только имеет ли этот их мусор отношение к делу или не имеет? Неплохо было бы подобраться к помойке и самому покопаться, вдруг да и обнаружится среди очистков, окурков и смятых бумажек что-нибудь полезное, что-нибудь этакое, выводящее на след. Да только как к помойке подберешься? Они будут бдительно охранять все подступы к ней, как когда-то охранялся вход в Мавзолей.

Хотя кое-какой мусор на свет божий уже извлечен. Отношения между свекровью и невесткой явно не ахти, Соболева-старшая спит и видит, как бы избавить своего гениального сына от пришлого акварельного ангелочка и… ну да… и посадить на ее место Ирину. Очень, очень интересный расклад. Да нет, обычный расклад. 90 процентов свекровей на дух не переносят своих невесток и мечтают о какой-то другой партии для своих сыновей.

– До свидания, Раиса Михайловна.

– До свидания. Держите меня в курсе.

Замок щелкнул. Дверь за ним аккуратно закрыли.

Булатович вышел из подъезда и направился к остановке.

Дом, в котором жила Ирина, находился у черта на куличках. Трястись на троллейбусе минут сорок, не меньше. И все для чего? Для того чтобы и вторую мадам от журналистики застать во всеоружии и ничего толком не узнать?

Подъехал троллейбус. Алексей плюхнулся у окна и прикрыл глаза. Как минимум два часа субботнего дня уйдет на эту Ирину Самсонову. Вчера сгоряча договорился он с ней встретиться. Можно было бы и на понедельник вызвать повесткой, что бы сильно изменилось? Вряд ли ее откровения так уж приблизят к раскрытию дела. Что может нового поведать Ирина? Рассказать подробно об Аниных страхах? Ну с этим и так все ясно: кто-то зачем-то запугивал девчонку. Кто и зачем – вопрос интересный, а как именно – совершенно неважно. Или в подробностях рассказать о том, как юный, но совершенно гениальный Кирилл Соболев преподнес ей белую ромашку, как пылко и нежно любили они друг друга, как… А вот это уже любопытно! Любили, любили и разлюбили? Или не разлюбили, а разлюбил? Встретил Кирилл девочку Анечку, и Ирина пошла побоку? Кстати, о финале любовных отношений Раиса Михайловна не рассказала. А такой финал вполне и вполне возможен. Хрупкая невесомая Анечка с ангелоподобным личиком и… нет, Ирину откровенным уродом, конечно, не назовешь, борода из ушей у нее не растет, и горба нет, но… И опять же, на соратника и помощника наверняка тянет, и человек, вероятно, неплохой, но… Но любой мужик на месте Кирилла предпочел бы недалекую, или как там Раиса Михайловна ее называла, Анечку.

Ну и что из этого следует?

А ничего не следует. Даже если Аня и перешла дорогу Ирине, что ж теперь, той старух налево-направо мочить, чтобы подставить разлучницу? Да и сама Аня ясно указывала на некоего преследователя-убийцу, сокрывшегося за занавеской. Преследователя, а не преследовательницу.

Впрочем, верить тому, что она говорила, просто глупо. Она много чего говорила, а вернее, несла бред. Можно ли строить версию, основываясь на словах сумасшедшей?

Сумасшедшей ли, вот вопрос? А если сумасшествием здесь и не пахнет? Если сумасшествие – это только прикрытие?

Ну допустим, девчонку кто-то пугал (зачем – вопрос третий, и пока лучше на него не отвлекаться). А в доме хранился пистолет (Раиса Михайловна сей факт категорически отрицает, но это может ничего и не значить). Аня находит его и носит с собой, исключительно в целях самообороны. Приходит домой – а там опять эта чертова старуха. И вот, опять же исключительно в целях самообороны, наставляет пистолет на нее, зажмуривается от ужаса и нажимает на курок. Призрак, забыв, что он призрак и умирать ему не полагается, валится на ковер. Призрак перестает быть призраком и превращается во вполне реальную мертвую женщину. А за вполне реальную мертвую женщину полагается вполне реальное наказание. Это понимает и Анечка с ее акварельками и домашним воспитанием. Понимает, приходит в ужас и… И изобретает выход. Придумывает убийцу, который якобы ее преследовал, а потом хотел убить, стреляет для достоверности в дверь, избавляется от пистолета и опрокидывается в обморок. И прячется от наивного следователя в сумасшедший дом, чтобы пробыть там, в якобы невменяемом состоянии, до приезда мужа-спасителя. А уж тот, можно не сомневаться, найдет способ отмазать ее от возмездия.