Жермена Некер де Сталь, без всякого сомнения, была самой выдающейся женщиной своего поколения (1766–1827). Она была единственным ребенком Жака Некера, швейцарца по происхождению, министра финансов Людовика XVI, и его влиятельной супруги Сюзанны. Мадемуазель Некер суждено было занять свое место не только при французском дворе, но и среди самых блестящих мыслителей своего времени. Имея приданое в 650 000 ливров, она удачно вышла замуж за шведского посланника, но так никогда и не смогла полюбить своего мужа, барона де Сталь-Гольштейна. Как бы то ни было, брак стал для нее шагом к свободе, он открыл двери ее многочисленным любовникам, начиная с аббата де Талейрана, который был самым циничным и аморальным духовным лицом своей эпохи, что, впрочем, не помешало ему сделать успешную политическую карьеру. К моменту ее знакомства с Констаном мадам де Сталь пережила уже несколько безумных романов, а после страстного увлечения виконтом де Нарбонном родила сына, которого выдавала за сына своего мужа. Кроме того, она принимала активное участие в политических делах революции в качестве хозяйки салона, где собиралась умеренно настроенная публика, выступавшая за конституционную монархию, и пыталась, хотя и безуспешно, спасти от гильотины королевскую чету.

Констан разделял либеральные взгляды мадам де Сталь. Он был не только ее любовником, но и политическим протеже. Благодаря ее заботам он стал одним из двадцати членов законодательного трибунала и занимал эту должность в течение трех лет, пока Наполеон не отправил его в отставку. То, что Наполеон оставил его без средств к существованию, глубоко опечалило мадам де Сталь. Наполеон по природе своей не выносил блестящих женщин, умеющих четко излагать свои мысли, женщин, выступающих за либеральные ценности. В 1803 году Наполеон отправил мадам де Сталь в ссылку в Швейцарию. Именно там, в ее замке в Коппе, и разыгралась бурная драма между ней и Констаном. Констан был почти полностью зависим от нее. Не имея ни работы, ни семьи, он жил под ее опекой. Более того, Констан был отцом младшего ребенка Жермены, дочери Альбертины, родившейся в 1797 году, которую тоже выдавали за дочь мужа. Но жизнь в Коппе была мучительна для Констана. 6 января 1803 года он записал в своем дневнике: «Уже давно я не испытываю никакой любви к Жермене… Нас связывают высокие интеллектуальные отношения. Но может ли так продолжаться? Душа моя, воображение и все мои чувства жаждут любви».

Из записей в дневнике мы узнаем, что Констан часто искал связей на стороне. Они с Жерменой без конца ссорились, иногда три-четыре раза за утро. На каждой странице дневника он пишет: «пытка», «бешенство», «мука»… Он больше не мог выносить ее властный характер, но колебался, поскольку не был уверен в своем будущем. Она знала, что он уже не любит ее, однако не могла его отпустить. Временами у него возникало желание жениться на ней, но она отказывалась, объясняя это тем, что подобный брак пошатнул бы ее положение в обществе и скомпрометировал бы будущее ее детей. Для обоих такая жизнь была кошмаром.

Это был кошмар «материнского» чувства, о котором Констан говорит в своем романе «Адольф». Адольф – alter ego автора. Он вступает в любовную связь с полькой Элеонорой, которая на десять лет старше него. То, что сначала было чувственным наслаждением, вскоре превращается в затянувшуюся борьбу между переменчивой привязанностью Адольфа и страстной преданностью Элеоноры. В романе можно уловить отзвуки бурных отношений Констана с мадам де Сталь. «Страсти разгорелись. Мы разразились взаимными упреками… Мы оба произнесли непоправимые слова; теперь мы могли молчать, но не могли забыть их… Если бы я любил ее, как она меня, она была бы спокойнее… Нами овладела безумная ярость: всякая осторожность была отброшена, всякая деликатность забыта. Можно было сказать, что фурии толкали нас друг против друга» [58] .

Несмотря на взаимные упреки и угасшую любовь Адольфа к Элеоноре, он отправляется вместе с ней в Польшу, где она неожиданно получает наследство. Отец пытается отговорить Адольфа: «Так что же вы хотите делать? Она на десять лет старше вас. Вам двадцать шесть. Еще десять лет вы будете заботиться о ней, и она состарится, вы же достигнете половины жизни, ничего не начав, не завершив ничего, что могло бы удовлетворить вас». Предостережения отца были не напрасны.

Живя в уединении в польском поместье своей любовницы, рассказчик, а повествование ведется от лица Адольфа, все больше печалится и страдает. Вся та любовь, которую он испытывал к ней в начале их связи, растаяла, осталась только жалость и чувство долга. Но ее страсть к нему не угасает. Несовпадение их эмоционального состояния становится причиной нескончаемых ссор и скандалов.

В реальности Констан, в конце концов, порвал свои отношения с мадам де Сталь и сделал блестящую карьеру как политик и писатель, в романе Адольф обретает свободу только после смерти Элеоноры. Это необходимый прием в литературе: когда автор не знает, что делать с персонажем, ему приходится его убить. Но теперь Адольф понимает, что свобода не сделала его счастливым: «Как тяготила меня эта свобода, о которой я столько раз сожалел!.. Я был на самом деле свободен; я не был больше любим; я был чужим всему миру».

Адольф навсегда останется «чужим миру», потому что в нем нет внутреннего стержня. Его привязанность к образу матери, от которого он не мог избавиться даже после ее смерти, требует психологической интерпретации. Есть мужчины, которые по причине недостатка материнской любви никогда не становятся взрослыми или же взрослеют слишком поздно. Суррогатные отношения Руссо с мадам де Варанс или же Констана с мадам де Сталь не восполняют потерю матери в раннем детстве, а жажда материнской любви остается неудовлетворенной, что сопряжено с мучительной борьбой. Сыновние чувства, окрашивающие эротические отношения с женщиной, образ которой замещает образ матери, полны двойственности: молодого человека раздражает властность и покровительственный тон стареющей женщины, хотя именно к этому он и стремится. Можно ли по-настоящему любить мать в образе другой женщины? Именно над этим вопросом размышляет Стендаль в романе о сублимированной материнской любви «Красное и черное».

В 1976 году я опубликовала статью о любви в романах Стендаля [59] . В его романах «Красное и черное» и «Пармская обитель» совершенно неожиданно обнаружилась фрей дистская интерпретация эдипова комплекса. В тот момент своей жизни я находилась под сильным влиянием теории психоанализа, чем в значительной степени была обязана общению с мужем, психиатром Ирвином Яломом. В своих рассуждениях я опиралась главным образом, на эту статью с учетом некоторых поправок в феминистском ключе.

В автобиографии «Жизнь Анри Брюлара» пятидесятидвухлетний писатель вспоминает о своей страстной детской любви к матери и противостоявшей ей глубокой ненависти к отцу.

«Мне хотелось целовать свою мать, причем все ее тело, без одежды. Она пылко любила меня и часто целовала, помню, что так страстно целовал ее в ответ, что часто принуждал ее уйти. Я ненавидел отца, когда он прерывал наши ласки. Мне всегда хотелось поцеловать ее грудь. Будьте снисходительны, помня о том, что я потерял ее в детстве, когда мне было всего семь лет» [60] .

Интуитивно проникнув в психологию любви и предвосхищая клинические наблюдения Фрейда, Стендаль понял, что его детская любовь к матери стала прообразом его более позднего любовного опыта: «Любя ее, в шестилетнем возрасте в 1789 году я чувствовал то же, что и в 1828-м, когда был влюблен в Альберту де Рюбампре. Стремясь к блаженству, я вел себя, в сущности, так же, как тогда». Однако он не совсем понимал тройственную природу своих чувств, всегда окрашенных еще и личностью отца.