Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот стервецы, что тот, что другой!
– Сашка Красный Туз повесил во втором Парголове цыгана.
– За что?
– Дачи тот подламывал. А Сашка с владельцами участков договорился, что на их дачах всё спокойно будет, если они ему за охрану заплатят.
– Дрянь дело, ежели хозяева за порядок уголовным платят, а не полиции…
– Так точно. А в Малой Московской улице у извозопромышленника Вертепова тройка новая появилась, с коляской. Лошади все перекрашены. Готовят их в Москву гнать.
– Тройка? Это, случаем, не Антипкина лошади, которого в субботу зарезали?
– Его. Прикажете сообщить в градоначальство?
– Да, завтра. За подписью директора Департамента. Всё теперь?
– Пожалуй, что всё, ваше превосходительство. Банда вот ещё новая объявилась. Вернее сказать, не то, что новая, а так… Раз в полгода кого почистят, и сразу на дно ложатся. Не из уголовных – тех давно бы уже забрали. Залётные какие-то, не здешние. Четвёртого дня ограбили артельщика Покровской биржевой артели на тринадцать тысяч.
– И что, концов никаких? Может, брусы?
– Я и говорю, ваше превосходительство, не фартовые. Со стороны затесались. Хабар сдают только одному маклаку с Никольского рынка. А на встречу с ним главарь всегда приходит в наклеенной бороде.
Благово несколько секунд молча смотрел на Бутцефаля, потом сказал задушевным голосом:
– Вильгельм Фёдорович. Вы отношение про извозопромышленника подготовьте, пожалуйста, не на имя градоначальника, а на имя статского советника Виноградова. И не за подписью директора департамента, а за моей.
– Слушаюсь, ваше превосходительство, – удивлённо пробормотал надворный советник.
– И побыстрее. Также переписку всю по этой новой банде – литографируйте, и мне на стол. Как маклака зовут, кто жертвы, список похищенного, ежели имеется. Чем больше напишите, тем лучше. Пора уже этих ребят и за пищик брать…
Спустя шесть часов Кира Студнёва, торговца старьём с Никольского рынка, вызвали в участок для продления вида. Тот ушёл на полчаса – и исчез. К удивлению старьёвщика, его в закрытой карете доставили, вместо Спасской части, в Военную тюрьму на Компанейской улице. Там два суровых ефрейтора отодрали его плетьми, как сидорову козу. Ничего не объясняя и ни о чём не спрашивая. Когда после этой процедуры в комнату вошёл осанистый генерал со страшным, испепеляющим взглядом, Студнёв уже был готов сознаться в чём угодно. Представленный ему фотографический портрет офицера он сначала не признал, но когда прямо на карточке офицеру пририсовали бороду, тут же сообразил:
– Он, ваше превосходительство! Четыре раза мне купоны приносил! И из имущщества ино чево: бурнус со стеклярусом ношеный, селебряная мыльница, портсигар кожаный ношеный и золотые очки. Одно очко разбито…
Это были вещи отставного майора Нирода, ограбленного и убитого неизвестными два месяца назад.
Вечером штабс-капитан Панюхин был арестован. При тщательном обыске в его квартире за кухонной плитой вскрыли тайник, не обнаруженный Сенаторовым при первом осмотре. В тайнике нашли одиннадцать тысяч рублей из тех, что были отобраны у артельщика. Под давлением улик налётчик в офицерских погонах выдал своих сообщников. Ими оказались два запасных рядовых пехоты, служившие прежде во взводе у Панюхина, а ныне петербургские обыватели. Военный министр Ванновский в крайнем смущении поехал в Гатчину докладывать о вопиющем происшествии государю.
Енгалычев же не скрывал перед своим бывшим одноклассником разочарования.
– Ты, Паша, видно, одних лишь уголовных ловить умеешь. Ну, улучшил полицейскую статистику… А толку? Шпиона-то не нашёл!
– Подбери фалы, Ваня. Я тебе список подозреваемых вдвое сократил. Что, мало? Ладно, уговорил – будет тебе и шпион.
День у полового Ивана Иванова не задался с самого утра. Трактир «Бессарабия» на Большой Посадской улице открылся, как положено, в десять часов. Тут же, словно дожидался, зашёл «барин на вате» и занял лучший стол! Половые очень не любят этот сорт посетителей – с претензией, но без денег. Просидит такой полдня, а счёт ему подадут на тридцать копеек… Обычно прислуга начинает выживать незваного клиента. Так и сейчас: на требование чаю Иванов подчёркнуто грубо ответил, что плиту ещё не разогрели. И добавил:
– Вы бы, сударь, шли от нас в извозчиков трактир. Тут неподалёку, в Певческом. У них чай с утра до вечера; а у нас весёлые господа, они кушать и вино пить приходют. А не воду хлебать…
Как и ожидалось, «барин на вате» ответил:
– Я подожду, покуда плиту разожгут. Дай-ка мне, что-ли, газету.
– Про вашу честь у нас газет не запасено, – отрезал половой и отошёл к стойке. Но тут же побежал обратно к двери, навстречу новому посетителю:
– Чего изволите, сударь? Вина можем доставить пулею, и закуски – холодный стол уже открыт.
Вошедший, судя по крикливой жилетке и напомаженным волосам, Пажеского корпуса не оканчивал. Тем и лучше в трактире-то… Окинув весёлым взором пустой зал, дядя выбрал место у окна, плюхнулся на стул и ткнул пальцем в «шестёрку»:
– Только не говори, что ты – Иванов.
Половой сделал уморительно-виноватое лицо:
– Как есть Иванов, ваше степенство. Такая уж планида.
– Ха! – посетитель бесцеремонно хлопнул себя по ляжке. – Опять я угадал! Во дела… Ну, ладно. А звать тебя как?
– Иваном, ваше степенство.
– Экая ты, братец, скотина. Иван Иванов… Повеситься можно с такими именем-фамилией. А повесишься, так в газете пропечатают: «Удавился Иван Иванов». То-то будет смеху. А?
Половой кротко молчал, ожидая заказа. Всё лучше, чем ватошный барин; а при расчёте и за обидные слова с него можно слупить…
– Да. Тут звучало слово «водка». Хорошее слово, лучшее в великом русском языке. Принеси-ка мне, Иван Иванов, кошелевки графин.
– Слушаюсь, ваше благородие.
– Т-э-эк… Это главное блюдо… А к нему спроворь холодной осетрины, селёдочки с лучком и, само собой, вятского рыжика. Имеется?
– Так точно, ваше высокоблагородие, из самих Котельничей возим.
– Это ист гут, как говорят немцы-перцы. Чем ещё ублаготворишь, Иван Иванов? И ещё скажи – почему я тебя раньше здесь не видел? Новенький, что-ли?
– Второй день токмо, ваше высокоблагородие. На испытание взят. А вот рябчиков в майонезе не изволите заказать? И картофельный салат у нас хорош, господа всегда хвалют.
– Во! Молодец, «шестёрка», правильно живописуешь. Тащи всё бегом-бегом, одна нога здесь, а вторая там. Ежели понравишься мне – не обижу!
Половой убежал на кухню, а когда вернулся с рюмкой и графином, вдруг увидел, что весёлый господин уже подсел к ватному барину и о чём-то с ним тихо беседует.