после ухода жены Данте вспомнил, что он ещё и поэт, а то обещание, данное над гробом, благополучно стёрлось из памяти.

Вряд ли он додумался до этого самостоятельно – и уж точно не решился бы провернуть позорную операцию собственными силами. Здесь на арене жизни Россетти, как чёрт из табакерки, появляется литературный агент Чарльз Хауэлл – личность тёмная и подозрительная (чего стоит одна лишь история с многочисленными подделками работ Россетти, которые с благословения Хауэлла изготавливала его любовница, талантливая художница Роза Кордер). Хауэлл, как и все в Лондоне, был наслышан о тех стихах, положенных в гроб. Он-то и уговорил Россетти дать разрешение на эксгумацию трупа. Вдовец при этом событии не присутствовал, всё происходило ночью, в тайне, в кромешной тьме. Хауэлл, впрочем, успел заметить, что волосы Элизабет стали ещё длиннее после смерти, а сама она за семь лет в гробу ни капли не изменилась. Скорее всего, он выдумал эту историю для того, чтобы подстегнуть интерес читателей к стихам, пролежавшим под землёй столько времени…

Листы были высушены, продезинфицированы, стихи подготовлены к печати – но тот сборник Россетти не имел никакого успеха. То ли сочинения оказались не так хороши, то ли общество возмутил гнусный поступок прерафаэлита, нарушившего своё обещание и отнявшего у жены последний дар… Прославиться Россетти не удалось, и он впал в тяжёлую депрессию, справедливо обвиняя себя теперь ещё и в том, что потревожил покой умершей возлюбленной. Он совершил неудачную попытку самоубийства – выпил целую бутылку опиума, а потом действительно перестал писать и стихи, и картины. В 1882 году прерафаэлит Данте Габриэль Россетти скончался, ему было 54 года. Похоронили его, как он и хотел, далеко от семейной могилы на Хайгейтском кладбище – в Берчингтоне, графство Кент.

Галлюцинации, частичная глухота и паралич – последние спутники земной жизни поэта и художника, который был словно в наказание лишён всех своих ярких талантов. Но то, что Данте Габриэль Россетти успел сделать в искусстве, у него никто не сможет отобрать, как никто не отберёт красоту и молодость у Элизабет Сиддал, прекрасной музы братства прерафаэлитов. Их вечно прекрасной сестры.

P.S

Музы, рыдать перестаньте,

Грусть вашу в песнях излейте,

Спойте мне песню о Данте

Или сыграйте на флейте.

Дальше, докучные фавны,

Музыки нет в вашем кличе!

Знаете ль вы, что недавно

Бросила рай Беатриче,

Странная белая роза

В тихой вечерней прохладе…

Что это? Снова угроза

Или мольба о пощаде?

Жил беспокойный художник.

В мире лукавых обличий —

Грешник, развратник, безбожник,

Но он любил Беатриче.

Тайные думы поэта

В сердце его прихотливом

Стали потоками света,

Стали шумящим приливом.

Музы, в сонете-брильянте

Странную тайну отметьте,

Спойте мне песню о Данте

И Габриеле Россетти[13].

Разгадать Викторину

Викторина Мёран / Эдуард Мане

Эдуард Мане несколько лет разгадывал эту Викторину; своенравную взбалмошную парижанку с роскошными волосами. Но её, как многих натурщиц, влекла жизнь «по ту сторону мольберта». Чести быть запечатлённой на самых знаменитых полотнах своего времени оказалось для мадемуазель Викторины Мёран недостаточно. Успех, который к нам приходит, ничем не похож на тот, о каком мы мечтали, не так ли?..

Морская тема

Художник Мане, которого часто путают с художником Моне, отличался от своего фонетического тёзки намного больше, нежели одной буквой в имени. Он не мечтал стать новатором в искусстве, а грезил о вполне традиционных достижениях: хотел наград, признания и почестей, но в то же время не мог свернуть с пути, по которому его вёл собственный талант. И в итоге привёл к тому самому новаторству.

Эдуард Мане – коренной левобережный парижанин – родился 23 января 1832 года в доме № 5 по улице Птиз-Огюстен (ныне – улица Бонапарт). Семья была сверхблагополучная: отец будущего живописца Огюст Мане занимал пост главы департамента Министерства юстиции, а мать Эжени-Дезире была дочерью дипломата и крестницей шведского короля. По линии матери Эдуард находился в родстве с тем самым Жозефом Фурнье, который, как считалось, усадил на шведский престол маршала Бернадота, но это, конечно, отдельная история. Огюст Мане семью жены недолюбливал, зато маленький Эдуард обожал своего дядюшку Эдмона-Эдуарда Фурнье, маминого брата: оба, старший и младший, любили рисовать и были готовы заниматься этим постоянно. Огюст Мане такого не понимал – баловство! Эдуарду, старшему из троих сыновей мсье Мане, была уготована стезя судьи; во всяком случае, ни о каких малярах и речи не шло.

В возрасте восьми лет Эдуарда отдают учиться в заведение каноника Пуалу в Вожираре, учёба кажется мальчику невыносимо скучной. Ничем не лучше колледж Роллен, куда Эдуард поступает в 1844 году: юный Мане недоволен школой, а учителя – юным Мане. Он чуть ли не по всем предметам отстающий, кроме разве что гимнастики и рисунка. В пятом классе был оставлен на второй год, и это серьёзный удар для мальчика, но не по самолюбию, а просто потому что Эдуард потерял друга, успешно перешедшего на следующую ступень. Антонен Пруст не приходился родственником известному писателю, но был одним из ближайших друзей Мане с самого детства. И вот теперь им можно видеться лишь по воскресеньям!

Радостных моментов в ту пору у Эдуарда было немного, в их числе – походы с дядюшкой Фурнье и Антоненом Прустом в Лувр. Веласкес, Гойя, Эль Греко, Мурильо, Сурбаран – испанская коллекция так вдохновляет подростка, что он делает наброски отдельных деталей в альбоме, и дядюшка Фурнье считает, что у мальца талант! Он всячески поощряет стремление Эдуарда стать живописцем, дарит ему учебные пособия по рисунку (лучше бы подарил латинский словарь – ведь уроки сами себя не выучат!). Дядюшка даже пытается уговорить Огюста Мане записать Эдуарда на дополнительные уроки по рисунку, которые проходят в колледже, но отец и слышать ничего не хочет. Старший сын будет судьёй, и точка. Но и дядюшку с пути не сбить: он сам записывает племянника на уроки и платит за них из своих средств. Эдуард мог бы быть ему благодарен, но, увы, и на уроках рисунка царит скука смертная.

Мальчику исполняется четырнадцать, с прилежанием у него по-прежнему проблемы и нет желания слушать нудные