– Но обычно приходит папа. Ты всегда работаешь. Дома мне скучно. Я даже не могу позвать к нам домой моих друзей, потому что Беллс бьет их по яйцам. Они убегают. Когда могут, – добавила я.

Мистер Шеклтон пригладил волосы.

– У тебя ведь нет друга, правда? – спросил папа.

– Сейчас нет! Она, – я показала на Беллс, – всех отпугивает.

– Не смешно, Кэти, – выкрикнула Беллс.

– Мы почти никогда не делаем нормальных вещей, например, не ходим в кино или на праздники, – продолжала я, – мы никогда ничего не делаем. Мне пятнадцать лет! Если бы не Эмма, наша соседка, я бы убежала из дома. Когда мне исполнится шестнадцать, я уеду из дома все равно. Вот тогда вы пожалеете.

Мама с папой переглянулись. Папа вроде обиделся. Я уже жалела, что сказала про спортивный праздник. Он ведь приходил и даже участвовал в забеге отцов и победил в беге с яйцом в ложке. Мама тоже выглядела огорченной. Это хорошо.

Мистер Шеклтон наклонился вперед.

– Полагаю, что на сегодня достаточно, – изрек он. – Мне показалось интересным, что ты сфокусировала внимание на вещах, которые тебя не устраивают, и ни разу не упомянула о позитиве. Вся твоя энергия направлена на то, чтобы видеть недостатки у других, и это нельзя считать здоровым. Я вижу, что Кэти чувствует себя обделенной вниманием, она жаждет его, как всякий нормальный тинейджер. Ей хочется, чтобы ее хвалили. Я прав, Кэти? – Он повернулся ко мне. Я покраснела. – По итогам этого первого визита я вижу, что вам нужно проводить друг с другом больше времени, находить каждый день возможности для этого. Общение – ключ к пониманию потребностей других людей и наших собственных.

Мама схватила сумочку, и мы вышли следом за ней из синей комнаты. Мистер Шеклтон ковылял позади нас, приглаживая свои жидкие волосы. Он сказал, что мы должны записаться к нему на новую консультацию и что мы уже сделали существенные шаги к улучшению ситуации, поговорив о наших проблемах.

Больше мы к нему не ходили.

Я нашла ключи от машины в кармане куртки Сэма, спустилась по лестнице и вышла из дома. Кого папа пытается обмануть? Что-то у них не так.

Я еду по серой автомагистрали, с сюрреалистическим ощущением, что гляжу на себя откуда-то сверху, что это не я сижу за рулем. Я даже ударяю ладонью по рулю, чтобы убедить себя, что я контролирую ситуацию. Включаю радио и тут же выключила, оставшись в гнетущей тишине, наедине с двумя мыслями, терзающими мой мозг. Что я делаю, зачем еду в родительский дом среди ночи? Может, я сошла с ума?

Я подъезжаю к нашему дому. Машины родителей нет, и у меня мгновенно отлегает от сердца. Мои ключи висят на поржавевшем от времени колечке с инициалом К. Я нагибаюсь, чтобы открыть нижний замок, но ключ не поворачивается. Замок не заперт. Я поворачиваю ключ в верхнем замке, и дверь со скрипом открывается. Почему папа не закрыл дом на два замка?

– Хелло! – кричу я; мой голос эхом отзывается в коридоре. Я беру стопку почты, кладу ее на столик. Автоответчик включен, но не мигает. Странно. Наверняка кто-то звонил им в их отсутствие.

Занавески в гостиной задернуты. С тревожно бьющимся сердцем я иду на кухню. Жалюзи открыты. В раковине две немытые кружки. Все говорит о том, что они никуда не уезжали. Открываю холодильник. Там на синем полистироловом лотке цыпленок. Я смотрю дату продажи – всего два дня назад. На верхней полке коробка яиц, сливочное масло и майонез.

Я торопливо поднимаюсь наверх, пересекаю площадку и буквально вбегаю в родительскую спальню. Кровать не застелена. На мамином туалетном столике ее черепаховый гребень, щетка для волос и увлажняющий крем. Захожу в их ванную и обнаруживаю зубные щетки и папин старомодный крем для бритья. Я застываю, не зная, что и думать, и тут слышу, как открывается входная дверь.

– Кэти, – в ужасе восклицает папа, когда видит меня наверху лестницы. Мама останавливается рядом с ним; ее бледное лицо ярко выделяется на фоне рыжевато-каштановых волос.

Паника и страх сменяются у меня гневом.

– Почему вы не во Франции? – Папа смотрит на маму, но никто из них не произносит ни слова. Я жду хоть каких-то объяснений. – Что происходит? Зачем вы меня обманывали? – Мама проходит мимо папы и скрывается на кухне. – Папа?

Он порывисто садится на нижней ступеньке и закрывает лицо руками. Я сбегаю с лестницы и встаю возле него на колени.

– Папа, что такое, что случилось?

– Не знаю, с чего и начать, – тихо произносит он.

– Ма! – зову я дрожащим от страха голосом и иду на кухню. Мама выдвинула один из ящиков кухонного стола, где хранила письма своих родителей, и рвет эти письма.

– Что ты делаешь? Мама! – Я хватаю ее за плечи. – Перестань! Ма, ты пугаешь меня! Что случилось?

– Не знаю, как тебе и сказать, – отвечает она наконец.

– Почему плачет папа?

– Потому что мне только что сообщили, что у меня опухоль мозга. – Она берет еще одно письмо и рвет его пополам.

Папа уводит маму по коридору; я смотрю им вслед. Он обнял ее за талию, а она ласково положила руку ему на спину.

Я возвращаюсь на кухню и сажусь к столу.

– Этого не может быть. Это неправда. Скажите мне, что это неправда, – бормочу я.

– Не могу, – отвечает папа, садясь рядом.

Надо взять себя в руки.

– Почему вы ничего мне не говорили? Почему делали все одни?

– Мы не думали, что окажемся в таком положении. Наш семейный врач сказал, что нам нечего беспокоиться.

– О чем нечего беспокоиться?

– Полгода назад у мамы был эпилептический приступ.

– Эпилептический приступ? Почему вы не…?

Папа останавливает меня, выставив ладонь.

– Мы были тогда у врача, и он успокоил нас – мол, в нашем возрасте такое случается. Сказал, чтобы мы шли домой и не волновались. Вот мы ничего и не сказали тебе. – Папа подходит к бару и наливает себе виски. – Потом у нее случился еще один, когда она готовила ужин. Она стояла прямо здесь, на этом месте, и готовила мне тот чертов ужин. Резала овощи. А потом у нее был еще и еще, лекарство не действовало. Я настаивал, чтобы она показалась неврологу. Кэти, ты ведь знаешь, ее трудно уговорить. Когда я позвонил тебе и спросил, можешь ли ты взять к себе Беллс, мы должны были через два дня идти к неврологу. Мне трудно было бы заниматься одновременно этим и справляться с Беллс.

– Понятно. – Я киваю. – Но почему ты ничего мне не сказал в тот раз?