– Ты еще кто такая? – вопросил он.

– Как, Жан Буридан, неужто ты меня не признал? – ироничным тоном молвила незнакомка.

– Черт возьми, – повел плечом юноша, чувствуя, что бледнеет, – да ты, похоже, та колдунья, что как-то вечером подошла ко мне на улице Фруадмантель и назначила свидание…

– Так и есть. Я – та, о ком ты говоришь. Меня зовут Мабель. Вот только я не колдунья, а бедная женщина, которую люди используют для своих миссий и поручений, и никто более.

Какое-то время она смущенно молчала, словно не знала, как лучше выразиться.

– Ты больше не бываешь на улице Фруадмантель? – спросила она вдруг.

– Откуда ты знаешь, что я ходил на улицу Фруадмантель? Откуда тебе известно, что я там больше не бываю?

Мабель рассмеялась.

– Я знаю, что ты там бывал, потому что не единожды за тобой следила и видела, как ты входил в один старый дом, где живут твои друзья… запамятовала, как их зовут.

– Филипп и Готье д’Онэ, – сказал Буридан самым естественным тоном.

Он чувствовал, что столкнулся с некой тайной.

Эта женщина была воплощением тайны Нельской башни…

Буридан понимал, что дама в маске ждет от него все новых и новых вопросов, и потому говорил, расспрашивал, отвечал, словно атаковал или парировал удары в бою.

– Филипп и Готье д’Онэ!.. Да-да, теперь вспомнила! – продолжала женщина. – Так вот: мне было известно, что ты часто бываешь у этих достойных господ. Именно этим объясняется, почему я тебя искала и нашла на улице Фруадмантель. Но… почему ты туда больше не ходишь?

– Да потому, что у меня больше нет дел на этой улице. Более того, теперь я даже немного боюсь там появляться. Послушай, милейшая… Ты жила когда-нибудь в доме, где была счастлива, где рядом с тобою обитала радость?.. Если бы в этом жилище вдруг поселилось горе, разве ты бы не возненавидела его и не постаралась бы держаться от него подальше, в надежде, что, избегая этого злополучного места, ты вернешь прежнее счастье?.. Разве не поступила бы ты так же?..

– Именно так бы я и поступила, – произнесла Мабель голосом таким грустным и даже мрачным, что Буридан был тронут до глубины души.

– Так вот, – продолжал молодой человек, – на улице Фруадмантель, в том старом доме, я долгое время встречал добрый беззаботный смех, даровой стол, долгие разговоры зимними вечерами. Филипп и Готье были мне словно братья. Я любил их и относился к ним как к своей семье, так как не знал ни отца, ни матери…

Буридан умолк.

Некое глубокое чувство охватило эту женщину. Она тоже молчала. Но вскоре, покачав головой, будто для того, чтобы вернуться к реальности, она спросила:

– Господи Иисусе, неужели ты разругался с теми, кого любишь?

– Нет, милейшая. Между нами не было разлада: мы одинаково мыслили и готовы были на все пойти друг ради друга…

– Стало быть, они умерли?

– Не знаю. Исчезли – и все тут! И так здорово исчезли, что мне ни у кого не удалось ничего о них выяснить. Возможно, покинули Париж, не предупредив меня, может, угодили в тюрьму или погибли на какой-нибудь дуэли – кто знает?

– Как! И никто не знает, что с ними сталось? Ни единая живая душа?

– Будь я епископом – спросил бы у Бога; колдуном – у дьявола. Вот тогда бы, возможно, и узнал что-либо… А так – кто знает?..

Казалось, Мабель пришелся по душе такой ответ.

– Прощай, милейшая, – резко проговорил юноша, – воспоминания, которые ты пробудила во мне своими вопросами, мне все еще тягостны. В любом случае, если когда-нибудь тебе будет что сказать, искать меня нужно уже не на улице Фруадмантель.

– Минутку, – промолвила женщина, схватив его за руку.

Было какое-то еле скрытое волнение в ее интонации. Внезапно, голосом странным, она прошептала:

– Жан Буридан, вы только что сказали нечто такое, что меня удивляет… вы сказали, что не знали ни отца, ни матери…

– Так и есть, – произнес юноша, нахмурившись.

– Вот как! – молвила Мабель еще тише. – И откуда же вы будете родом?

– Из Бетюна, что в графстве Артуа, – отвечал Буридан.

Мабель провела рукой по лбу, и будь Буридан в состоянии услышать мысль этой женщины, как слышат слова, он бы услышал следующее:

«Бедный юноша!.. Ни отца, ни матери!.. Разве не должна я его пощадить, я, которая сама лишилась сына?.. Пощадить… Отказаться от мести?.. Ах, скорее пусть уж мне вырвут сердце!.. Его зовут Жан!.. Как и моего сына!.. Кто знает, уж не знак ли это, что со мною сам Бог?..»

Она бросила быстрый взгляд на Большую башню Лувра, и тотчас же, словно по ассоциации, взгляд этот как бы сам собой скользнул к Нельской башне…

– Жан Буридан, – продолжала она, – я должна кое-что тебе сказать. Как и в тот вечер на улице Фруадмантель, меня к тебе послала одна могущественная персона… но на сей раз это не мужчина, а женщина!.. Послушай, Жан Буридан… На сей раз с тобой хотят поговорить не о ненависти, но о любви!..

Сердце Буридана застучало, словно молот.

«Маргарита! Маргарита! – пронеслось у него в голове. – Ты сама идешь ко мне!.. Зовешь меня в ту самую минуту, когда я уже и надеяться перестал, что доберусь до тебя!»

Заметив, что Мабель не сводит с него глаз, он рассмеялся.

– Клянусь Данаей, которую Юпитер, король богов, удостоил своей любовью, такое приключение мне по нраву! Забудь про мою ненависть, милейшая: месть, знаешь ли, это то блюдо, которое я ни с кем не хочу делить. Если ты изучала логику, то и сама поймешь, почему я не явился к тому мужчине, что хотел меня видеть… Сегодня же – дело другое! Женщина! Любовь! Кто ж от такого откажется?

– Стало быть, Жан Буридан, ты придешь?

– Почему нет? Раз уж меня зовет могущественная персона… то есть всесильная, так ведь? Такая, что в состоянии задушить меня в своих объятиях?.. Люблю таких женщин!

– Такая, что в состоянии сделать вас богатым, – промолвила Мабель нерешительно, даже с некоторым сожалением.

– Ха! Какая-нибудь баронесса или графиня? Да уж, деньги мне определенно не помешают, и раз уж представляется случай… Когда меня ждут?

– Сегодня вечером, в десять…

– Отлично! И где же?

– Посмотрите на противоположный берег, прямо перед собой, – сказала Мабель.

– В Нельской башне! – вновь рассмеялся Буридан. – Я буду там, даже если передо мной разверзнутся врата ада…

Мабель окинула Буридана долгим взглядом, губы ее задрожали, словно она шептала какие-то таинственные слова, глаза наполнились жалостью, но уже в следующую секунду она резким, многозначительным жестом призвала юношу к благоразумию и молчанию и, отвернувшись, медленно зашагала вдоль берега Сены.