– И что? – напряженно спросил Буридан, вообразив себе всю эту картину.

– А вот что, – продолжал Готье. – Представьте, что Страгильдо откроет клетки, представьте, что рассвирепевшие львы окажутся на свободе на заднем дворе. Представьте, что я открою это окно! Представьте, что я вытолкну вас во двор… вас или любую другую персону, которую заманю сюда!

– Жуткое будет зрелище! – кивнул Буридан.

– Ну, вы меня поняли, – сказал Готье. – Вижу это по тому, как вас трясет. Меня тоже трясло, когда я впервые об этом подумал…

– Готье, но она ведь женщина!

– Пантера, тигрица – все что угодно, но только не женщина. Ха! Сразу понятно, что вы не видели, как перед вами, опьяненным вином, духами и любовью, вырастают вдруг мертвецы, подобные тем, которых порождает лишь мозг бредящего, агонизирующего человека! Сразу понятно, что вас, жизнерадостного, смеющегося, пылающего страстью, вдруг не хватали и, связанного по рукам и ногам, не опускали в мешок, кошмарный саван, в который нас зашили живьем, чтобы вместе опустить в могилу! Я все это пережил, и доживи я хоть до ста лет, все равно буду содрогаться от страха при воспоминании об этой минуте! Посмотрите на мои волосы, Буридан, – они поседели… Я видел – о, да, видел! – как Маргарита, бледная и холодная, выслушивает мои мольбы без единого жеста сострадания! Это существо, которое вы называете женщиной, наблюдало за тем, как готовится эта страшная казнь, и у него даже не дрогнуло сердце… Буридан, мне больше неведом смех, я больше не упиваюсь вдрызг, не наедаюсь до отвалу, не живу прежней беззаботной жизнью… Мне страшно, Буридан, страх постоянно одолевает меня, в моем мозгу не рождается ничего иного, кроме фантомов страха, сердце мое дрожит от страха; ночью я, который всегда спал как убитый, так вот, если ночью где-то пробежит мышка, я просыпаюсь в холодном поту, рука тянется к кинжалу, а душа уже кричит: «Кто здесь?!..» Кто здесь, Буридан? Страх! И самый ужасный из страхов, притом, что, как вы знаете, я отнюдь не трус… Мне страшно, Буридан, страшно настолько, что я жажду ее смерти…

Буридан в ужасе взирал на этого еще несколько дней назад сильного, отважного, жизнерадостного, преисполненного безудержной легкости бытия человека, этого Готье, который схватил его за руку и, растерянно озираясь, смертельно побледнев, говорил с ним замогильным голосом. На Готье теперь стояло клеймо смерти.

– Вы поняли, Буридан, – продолжал Готье. – Когда вы прыгнули в воду, когда разрезали мешок, когда увидели нас в лодке, вы поняли, что Готье уже никогда не будет прежним… А все дело в том, что те, кого пропускает сквозь себя Нельская башня, если и не умирают, то сходят с ума. Вот и я обезумел! Обезумел от страха! Обезумел от ненависти! Вам сильно повезло, Буридан, что вы пришли слишком поздно и не попали в эту проклятую башню!

– Сегодня вечером, – сказал Буридан, – я рассчитываю явиться туда вовремя.

Готье аж подпрыгнул, от изумления едва не потеряв дар речи.

– Да, – продолжал юноша, – этим вечером мой черед идти туда. Сегодня в Нельской башне ждут меня. Сегодня Маргарита Бургундская, королева Франции, раскроет мне свои объятья и…

На плечо Буридана легла чья-то рука. Он обернулся и увидел рядом с собой Филиппа д’Онэ, белого как мел.

Готье резко развернулся, широким шагом вернулся в первый зал, плеснул в кубок вина, залпом выпил и глухо выругался.

С добрую минуту Филипп и Буридан молча смотрели друг на друга. Наконец Филипп мягко прошептал:

– Вы не пойдете, Буридан!..

Буридан не ответил.

– Не пойдете! – продолжал Филипп. – Да, Маргарита – грязная развратница, но это мое страдание, и мне от него умирать. Но чтобы вы… чтобы ты, Буридан, принял приглашение этой распутницы, которую я люблю даже несмотря на всю ее низость, которую я обожаю несмотря на всю ее подлость и кровавые преступления, которая овладела моим сердцем, рассудком, всем, что думает и бьется во мне, чтобы ты, Буридан, даже на одну ночь украл у меня Маргариту, пусть я и знаю, что ты от этого умрешь… О! Это было бы слишком, это означало бы, что нет больше чести, дружбы, надежды в этом мире…

– Надежды! – пробормотал Буридан. – Так вы надеетесь? На что можете вы надеяться?

– Да, надеюсь, Буридан! Надеюсь, что то был лишь жуткий сон в проклятую ночь. Надеюсь, что глаза и уши меня обманули, что все мои ощущения были ложными! Я верю, хочу верить! Яростно, неистово я убеждаю мой мозг в том, что Маргарита чиста, целомудренна, такова, какой я себе ее представлял… Ты не пойдешь на это свидание, Буридан… Знаешь, что творится со мной по ночам? Спроси у Готье… Как только опускаются сумерки, я хожу к Нельской башне, с кинжалом в руке прячусь в диких зарослях старой ивы и подобно разбойнику, браво, шпиону выжидаю… и я клянусь тебе, что любой, кто приблизился бы к этой башне, был бы уже мертв! Но, – добавил Филипп со странной улыбкой, – никто не приходил!.. Пока не приходил!.. Кто знает!.. О, Буридан, кто знает!..

Буридан покачал головой.

– Значит, – промолвил он глухо, – вы будете на вашем посту у башни и сегодня?

– Да, буду.

– И если я приду туда…

– Я убью тебя, Буридан.

Повисла ужасная тишина, которую вдруг прервал двойной рык: один исходил снаружи, от хищников в загоне; другой – изнутри, от находившегося в соседней комнате Готье, прислушивавшегося к разговору.

– Вот, значит, как, Филипп! – проговорил наконец Буридан. – Из любви к этой тигрице вы убьете меня, вашего друга, а при необходимости убьете и вашего брата Готье…

Филипп вытер холодный пот, что выступил у него на лбу.

Готье разразился проклятиями.

– Из любви к этой кровавой блуднице, – продолжал Буридан, – вы забудете, что завтра вам предстоит беспощадная битва в Пре-о-Клер, забудете о вызове, брошенном убийце ваших родителей, человеку, лишившему вас достатка! Из любви к Маргарите вы станете дважды предателем, забыв о вашем вызове Мариньи и о клятве, данной на могиле отца.

– Кровь Господня! Разрази меня гром! Тысяча чертей! – возопил Готье и со всего размаху разбил о стену керамический кувшин, в котором, его усилиями, уже не осталось вина.

Филипп ничего не сказал. Он лишь дрожал, и взгляд его растерянно блуждал по сторонам.

– Готье! – позвал Буридан.

– Я здесь, – прорычал Готье и возник на пороге – растрепанный, с мокрым от вина и слез лицом.

– Готье и вы тоже, Филипп, выслушайте меня. Сегодня вечером я пойду в эту проклятую башню. Буду там ровно в десять. Мне известно, где растет эта старая ива. Я пройду в шаге от нее и буду без оружия. Будьте же там оба и заколите меня, так как – клянусь вам дружбой, которая нас объединяет – даже Бог, поставь он у ворот с мечами всех своих архангелов, не сможет помешать мне войти в Нельскую башню!

Буридан направился к двери, и братья услышали, как он произнес:

– Пойдем, Ланселот, в этой берлоге нам больше нечего делать, поищем себе другую!