И тут Филипп разразился слезами.

Бросившись к выходу, он догнал Буридана и заключил того в свои объятья.

– Прости, – пробормотал он. – Забудь все, что было здесь сказано. Ты – мой друг, мой брат. Ты – меч карающий, каких больше не сыщешь. Завтра, Буридан, завтра я буду рядом с тобой в Пре-о-Клер. А сегодня вечером… если я и буду у Нельской башни, то для того, чтобы защитить тебя, спасти, как спас нас ты…

– Уф! – проворчал Готье, вытирая слезу. – К счастью, разбитый мною кувшин был пуст.

Трое мужчин обнялись по-братски. Готье поспешил наполнить ячменным пивом кубки, и после того, как они уселись за стол, Буридан произнес:

– А теперь я поведаю вам, почему мне так нужно быть сегодня вечером в логовище этого роскошного хищного зверя – нашей королевы!

Наступил вечер. Затем ночь растянула свои густые тени над уснувшим Парижем, тем Парижем, где даже лучик света не пробивал сумерки, тогда как современные ночи представляют собой пылающий костер, отблески которого достигают небес.

Река бесшумно бежала между песчаными берегами, где неясно различались ивовые рощицы, над которыми возвышались элегантные силуэты гибких тополей.

Буридан провел вечер в «Адской таверне».

Этот кабачок, посещаемый, в основном, студентами, впрочем, не имел ничего адского, за исключением той безудержной возни, которую устраивали его клиенты – корпорация шумная, воинственная, беспокойная, более дружная со шпагой, нежели с пером, корпорация, о которой студенты нынешние – за исключением разве что студентов германских университетов, лица которых изрезаны рубцами и шрамами, оставленными все теми же шпагами – не имеют ни малейшего представления. В сущности, в наши дни студент вообще мало что настроен изучать.

Студенты Средневековья, за редким исключением, дрались, грабили, вопили, искали ссоры с патрулями и с настоятелем аббатства Сен-Жермен, защищали unguibus et rostro[22]даже от самого короля привилегии Университета и, не имея времени учиться – ввиду прочих многочисленных занятий, – не учились.

Следует представлять себе организацию тогдашних коллежей, учреждений набожных, построенных и содержавшихся на средства тех, кто желал спасти свою душу. Скажем, умирал какой-нибудь епископ. Если он боялся ада, или просто чистилища, а таких среди епископов – большинство, на оставленные им деньги основывался коллеж на шесть, двенадцать, пятнадцать студентов – в зависимости от того, сколь богат или грешен при жизни был завещатель. Отсюда – и количество коллежей, коими были буквально усеяны склоны горы Святой Женевьевы.

Так или иначе, студенты, принятые в эти заведения, получали кров, пищу, а самое главное – были избавлены от текущих расходов. Конечно, жилища их походили на берлоги – что правда, то правда, – пища была из тех, что современные проспекты квалифицируют как здоровую и обильную, тогда как любой студент от нее подолгу испытывает боль в желудке, зато нищета им определенно не грозила.

Как следствие, за эти вожделенные студенческие места разворачивалась настоящая борьба между толпами крикливых, голодных, не знающих, что делать с их десятью пальцами, прощелыг; одни из них становились разбойниками, другие – монахами, третьи – студентами, но всех их – и первых, и вторых, и третьих – опасались буржуа: разбойник обворовывал, монах выпрашивал милостыню, студент грабил и поколачивал. Все трое жили на краю общества с замашками мародеров.

Быть студентом не значило учиться. Это означало лишь одно: добиться крова и пищи в коллеже. Это звание носили в мире, как, скажем, титул шевалье. Студентами становились и в тридцать лет, и в сорок.

Кто добивался крова и пищи, о которых мы говорили? Уставшие от нищеты разбойники с большой дороги, висельники и негодяи, которые, попав под амнистию (а благодаря новому положению в обществе им прощались все прошлые и будущие прегрешения), становились более сварливыми, дерзкими, неуживчивыми, чем когда-либо, выхватывая шпагу при малейшем косом взгляде и без раздумий приходя на выручку собратьям по бандитскому ремеслу. Некоторым из них, однако, даже удавалось научиться читать, но то были бедные студенты, которые пользовались своим положением до такой степени, что получали докторскую степень.

«Адская таверна» была одним из самых известных центров всегда кишащего, бурлящего и кричащего Университета. Кабачок назывался так только потому, что находился неподалеку от Железных ворот, чаще называемых Адскими[23] (рядом с нынешней площадью Сен-Мишель).

Помимо того, что Буридан пребывал на левом берегу и в непосредственной близости от Нельской башни, возможно, была и другая причина, почему он провел этот вечер в компании короля Базоши и императора Галилеи.

По объявлении комендантского часа, обменявшись со спутниками многозначительными взглядами, он вышел на улицу и, сопровождаемый одним лишь Бигорном, спустился к реке и уселся на одну из балок, которые использовались в качестве подпорок для моста.

Ланселот Бигорн несколько минут молча простоял рядом, затем, видя, что хозяин совершенно о нем забыл, присел рядом с Буриданом и сказал:

– Прошу вас, господин, откажитесь от вашей безумной затеи. Уже одно то можно считать чудом, что нас еще не закололи сбиры Мариньи или не прибили приспешники Валуа, да поразит их небо и примет преисподняя…

– Аминь! – кивнул Буридан.

– Да, но если вы взвалите на себя еще и…

– Ланселот, хорошо ли ты уяснил, что от тебя требуется? – перебил его Буридан.

– Конечно. И, клянусь Баболеном и Варнавой, которые меня слышат, я хочу быть повешенным за ноги и висеть между Валуа и Мариньи…

– Как Христос между двумя ворами…

– Да, господин, я хочу быть повешенным этим постыдным образом, так как на шею веревку мне уже накидывали и…

– Ланселот, у меня для тебя важная новость.

– Да заберет чума того вертопраха, который ничего не желает слышать! – пробурчал про себя Бигорн. – Если это хорошая новость, – добавил он вслух, – придержите ее до завтра, чтобы я мог ночью поразмышлять над тем, что же такого хорошего вы собираетесь мне сказать. Если это плохая новость, тоже придержите ее до завтра, чтобы я мог поспать спокойно, если, конечно, мне вообще сегодня доведется поспать.

– Не переживай, доведется. Новость же такая: у меня кончились деньги.

– Хо-хо! – воскликнул Бигорн, вскочив на ноги, но почти тотчас же вновь уселся.

– Что ты на это скажешь? – спросил Буридан.

– Хорошая новость, господин!.. Просто прекрасная!..

– И все же, мой бедный Бигорн, если завтра я снова увижу солнце, если, пережив эту ночь, я не паду завтра от чьей-либо руки, я буду вынужден с тобой расстаться, так как, возможно, нам нечего будет пить, а я не хочу навязывать тебе эту пытку.