– Разболелась. Скоро приедет врач…

Буквально сразу после этих слов в дверь звонят. Приезжает доктор, который меня «слушает», смотрит горло и расспрашивает о симптомах. Затем выписывают антибиотик, и мы снова остается наедине, а у меня совсем пропадают силы после общения с врачом.

– Я до аптеки, а ты попробуй выпить чаю. Знаю, что тебе не хочется есть, но…

Но, видимо, надо. Я делаю несколько глотков горячего чаю, и обессиленно ложусь, закрывая глаза. Мне плохо, даже слишком, но становится в десять раз хуже, когда из прихожей раздается до боли знакомый голос:

– Рамазан, у тебя почему дверь не заперта? Ау, ты дома?

Нет.

Нет, нет, нет, нет.

Это не может быть отец, он должен быть на работе. Может, на фоне жара у меня слуховые галлюцинации?! Хоть бы так оно и было, боже, хоть бы…

– Роб?!

Моя слуховая галлюцинация превращается уже в самую настоящую реальность, потому что дверь спальни приоткрывается, и на пороге замирает одетый в форму отец. Больше всего на свете мне хочется исчезнуть, или хотя бы нырнуть с головой под одеяла – но от страха я не успеваю сделать ничего, и просто замираю.

– София?!

Кажется, такого шока обычно сдержанный и собранный отец не испытывал никогда. Не очень помню, что он говорил и делал, когда уходила мама – тогда я больше запомнила свои чувства, но сейчас, кажется, он готов был потерять сознание и решить, что увиденное – дурной сон.

– Привет, пап, – тихо отзываюсь я, и от скачка адреналина даже чувствую некое подобие бодрости в своем состоянии, – а что ты тут делаешь?

Отец медленно осматривает спальню, где сейчас скиданы все мои вещи, потому что Роб совершенно не утруждал себя наведением порядка. Он видит меня в майке, по пояс укрытую одеялом в постели своего коллеги, которого сейчас нет дома, и это худшее разоблачение, которое только можно придумать.

Хотя уже разоблачать-то и нечего. Мне просто плохо, а Роб обо мне заботится…

– Это ты меня спрашиваешь, что я здесь делаю?! А сама ответить не хочешь…

Отец лихорадочно дышит, делает шаг вперед, вместе с тем растерянно замирая и явно не зная, как дальше поступить. Я буквально вижу весь спектр сменяемых эмоций – от непонимания, перетекающего в ярость, следом в неверие, злость, желание что-то сделать и полной растерянности от того, что происходит…

Именно в этот момент хлопает входная дверь, и мне становится страшнее еще больше. Между нами с отцом воцаряется такая тишина, о которой обычно пишут, что ее можно резать ножом.

В моем случае напряжения и ожидания тут столько, что я бы вообще смогла смять ее руками. А секунды все идут, и мы слышим, как Роб разувается, и идет к спальне.

– Соф, не уснула еще? Я купил антибиотик, лучше выпить прямо сейчас…

Мужчина резко открывает дверь, и входит, натыкаясь на отца. Он стоит, сжав оба кулака и вытянув руки, и с кровати мне видно только часть жесткого лица, но и отсюда понятно, насколько сильно стиснуты у него скулы.

Роб замирает, сперва удивленно приподнимая брови, а затем находит глазами меня. Ощупывает, будто проверяя, все ли в порядке, и лишь убедившись в этом, снова возвращает взгляд к отцу.

– Александр Михайлович, – кивает он ему так, будто не в его постели сейчас лежит полураздетая дочь полковника, – разрешите, я дам Софе лекарство. У нее жар, и врач сказал обязательно пропить курс антибиотиков. А потом… Мы поговорим.

Софа

Это невероятно, но отец смотрит на Роба еще несколько секунд, а затем разворачивается, и быстро выходит из комнаты.

Мы с Робом провожаем мощную фигуру взглядом, а затем в полной тишине смотрим друг на друга, словно спрашивая «нам обоим это не показалось?».

– Ты как? – выдыхает мужчина на удивление ровным тоном, и подходит ко мне, распечатывая упаковку с лекарством, – выглядишь бледнее мертвого.

Вот уж спасибо! Всегда мечтала услышать именно от тебя подобное.

– Чувствую себя не лучше, – мрачно говорю Робу, и с беспокойством смотрю, как он протягивает мне две таблетки, – что… Что ты ему скажешь?

– Что ты болеешь, и я забрал тебя к себе, чтобы помочь, потому что не смог оставить одну… А ну стой! Куда собралась?!

Я замираю, уже наполовину встав с кровати, и смотрю на ставшего взволнованным мужчину. Странно, он так не переживал, даже когда встретил на пороге собственной спальни моего папу… А стоило мне встать, вон как беспокоится!

– Я просто пойду и скажу ему, что ты помог мне, когда нашел в том клубе в безвыходном положении, – выдаю ему свой план, и Роб хмурится, явно не понимая, куда я клоню, – а потом забрал домой, чтобы обезопасить, и я заболела. В принципе, так и было, и, думаю, папа тебе только спасибо скажет. Можно еще добавить, что после приема антибиотиков ты собирался позвонить ему, чтоб он меня забрал и…

– И что? – чужим голосом перебивает мужчина.

Я сцепляю руки в замок, чувствую нарастающую усталость, а еще – страх. Страх, что сейчас мне нужно будет уехать от Роба, когда что-то между нами начало таять, и снова все пустить на рельсы безызвестности.

Но так будет лучше для Роба. И хоть он выглядит так, словно готов меня стукнуть за эти слова, я не могу по-другому.

– И мы уедем домой с папой, – заканчиваю мысль, сама морщась на этих словах.

– Это то, чего ты хочешь? Странно, но до этого ты была непреклонна, и говорила, что уж лучше совсем на улице, чем к отцу.

Почему он так злится?

Нет, серьезно.

Я внимательно смотрю на мужчину, который сверлит меня взглядом, и не могу понять, что не так. Я же предлагаю отличный вариант – папа не будет ни о чем знать, я вернусь домой, и все станет на круги своя. Так почему Роб выглядит так, словно это самый худший вариант из возможных?!

– Я не в состоянии сейчас бороться со всем этим, – тихо говорю я, и мой тон словно попадает куда-то в нужное место мужчины, который мгновенно переводит дыхание, и теперь смотрит искренне, без злости, – если нужно, я вернусь к отцу. Знаю, что мы не сможем ужиться на одной территории с его правилами, но, в конце-то концов, никто не помешает мне съехать еще раз.

К тому же с тем, как спас меня Роб, денег на дальнейшую самостоятельную жизнь у меня просто нет. Но это я, конечно, озвучивать не стану.

– Софа.

Роб осторожно берет мою руку, разворачивая ладонью вверх, и кладет в нее таблетки. Взглядом, полным каких-то совсем не подходящих для приема лекарства чувств, просит меня выпить – и я проглатываю пилюли, запивая остывшим чаем.

– Следующую дозу дам через четыре часа, – удовлетворенно кивает Роб, и, пока я удивленно приподнимаю брови, укладывает меня обратно в кровать. Мужчина спокойно укрывает меня со всех сторон одеялом, и затем приближает лицо, глядя спокойно и уверенно.