смотреть друг на друга, продолжая свой разговор, периодически жестикулируя. Покурив, они пошли дальше, только мешок уже потащил другой. Не спеша, подошли они к соседнему подъезду, открыли дверь и, также озираясь по сторонам, вошли внутрь.

Ропотов ещё немного постоял у окна. Тёмная зловещая ночь опускалась на город. Над соседним домом в сторону центра один за одним пролетели четыре вертолёта. Они летели высоко, поэтому звуки их пропеллеров раздались уже после того, как последний вертолёт скрылся за верхушками деревьев в их дворе. Приглядевшись немного в ту сторону, куда полетели вертолёты, Ропотов увидел игру света на ночном небосклоне: почти такую, каким описывают в книгах полярное сияние. Вот только сейчас здесь, на московском небе, преобладали всё больше оранжевые краски. К игре света ещё добавился и едва различимый гул: такой, словно где-то далеко разыгралась гроза — вспышки молнии видны, а раскаты грома тонут в тишине ночи.

«Какая может быть гроза в феврале?! Это взрывы. Взрывы и зарево пожаров. Обычные и будничние теперь и такие невероятные ещё совсем недавно», — подумалось ему.

Дальше смотреть было нечего: Ропотов отошел от окна. В задумчивости он сел на диван рядом с Леной.

«Скоро они уже не будут ничего и никого бояться: просто выломают дверь и возьмут, что им надо. А его самого и его семью перед этим убьют, даже не вынимая сигарет из своих кривых ртов с гнилыми зубами. У них наверняка и оружие имеется: сейчас его, поди, несложно раздобыть», — вспомнил он пересказанную Спиридоновым историю недавнего разгрома ближайшего к ним отделения полиции, пока Лена, уложив наконец детей, не прошептала ему в ухо:

— Ну, кто там был? Говори.

— Мародеры… пошли по квартирам. Те двое, что сейчас стучали, — явные уголовники. У них на лицах всё написано. Наверное, вскрывают двери и забирают всё ценное, если им никто не открывает. Слабых, думаю, приканчивают. А меня вот, голоса моего — испугались. С мужиками, видно, пока боятся связываться… Сейчас вот в соседний подъезд пошли, ублюдки.

— О, Господи, этого ещё не хватало! Алёша, нужно уезжать поскорее! Мне страшно… Боже мой, мамочка, как она там? — теперь уже Лена, как только что её дети, залилась слезами, уткнулась в плечо сидящему рядом с ней Алексею и стала беззвучно плакать. Её голова соскользнула ему на грудь, а с неё — на колени.

Ропотов положил руку на голову жены и стал гладить её поверх шапки, успокаивая:

— Ну, что ты, мы завтра же уедем отсюда, не бойся. Заберём маму, все обойдётся, поверь мне.

Потом он аккуратно снял с Лены шапку и стал уже гладить по волосам.

Есть что-то магическое в женских волосах, завораживающее. Не зря в стародавние времена на Руси и потом позже, в царской России, девушки держали волосы всегда прибранными, скрывали их от посторонних глаз до самой свадьбы, распуская во всей их красе только на брачном ложе, словно павлиний хвост. Вот и сейчас эти, казалось бы, давно немытые волосы Лены захватили всё внимание Алексея. Он гладил их, и огрубевшей коже его руки было приятно ощущать их, сминать, ворошить, поднимать и понемногу выпускать, пропуская между пальцев. Волосы струились, спадали с его ладони каскадом, до последнего, после чего он вновь зачерпывал её пряди и так же без остатка выпускал.

Лена продолжала плакать, но уже не так, как сначала; по всему было видно, что его шебуршание у неё в голове нисколько не мешало ей, наоборот, было в этом что-то и приятное для неё.

Попеременно вздрагивающая от плача голова её расположилась у него прямо в области паха. Внезапно он почувствовал лёгкое возбуждение. Горячее её дыхание стало проникать к его промежности, а кровь — усиленно приливать к низу живота и органам малого таза. Его влечение к плачущей жене стало усиливаться от ощущения её абсолютной беспомощности и, наоборот, от проснувшегося чувства его собственной силы над ней. Сейчас она была вся в его власти. Фантазии и страсти Ропотова разыгрались не на шутку.

В этот момент он неожиданно для себя представил, как те два уголовника врываются сюда завтра вскоре, как он уйдёт на стоянку. Выбивают дверь и вваливаются в эту самую комнату. Дети в испуге вскакивают, начинают плакать, Лена бросается на их защиту, кричит. Один из злоумышленников бьёт её наотмашь по лицу, толкает на кровать и начинает срывать с неё одежду, продолжая наносить пощёчины. Лена пытается сопротивляться, прикрыть лицо, плачет, умоляет оставить их в покое, немедленно уйти, грозит мужем, полицией. Дети плачут ещё сильнее; второй же злодей легко удерживает их в стороне за руки, не давая соединиться с матерью. Его очень забавляет происходящее перед ним, он смеётся своим кривым ртом, то и дело сплевывая слюну прямо на пол. Предвкушение зрелища и пиршества насилия заводит его не меньше того, со шрамом, раздевающего сейчас Лену и осыпающую её ударами вперемешку с грязными ругательствами.

Лена кричит, защищается, молит о пощаде, но слова её тонут в плаче, и сил сопротивляться уже нет. Её одежда изодрана и частично сорвана с неё, одной рукой она пытается прикрыть свою обнаженную грудь, второй — неловко и безуспешно отталкивает лезущую к ней мерзкую, заросшую щетиной морду и смердящую куревом, водкой, луком и гнилыми зубами слюнявую пасть второго насильника.

«Не на-до! Пожа-луйста… Дети, не смотрите!» — только и успевает прокричать она из последних сил, уступая превосходящей силе и тяжести навалившейся на неё туши здорового мужика. Свободной рукой он уже расстегнул ремень и спустил брюки. Второй же рукой держит Лену за подбородок, сдавливая и грубо теребя из стороны в сторону её лицо. Резким движением своего туловища он раздвигает Ленины ноги и сходу входит в неё своим громадным членом. От его частых ритмичных движений её тело содрогается, а рот широко открывается в беззвучном плаче, диван громко скрипит и стучит своей дальней ножкой. От бессилия, стыда и нестерпимой боли там, внизу живота, она не знает, что делать, куда повернуть голову, как спрятать лицо от своих насильников, от детей, от самой себя, куда провалиться…

Почувствовав, как наполнившаяся до краев плоть её мужа, его эрегированный член через одежду уперся ей в самое её лицо, моментом осознав это, Лена резко прекратила плакать, отпрянула от его коленей и, заглядывая Алексею прямо в глаза, вскрикнула:

— Ты что-о?

Внезапная реакция жены смутила Ропотова, он тут же пришел в себя, а эрекция немедленно стала спадать. Он вскочил с края кровати, отшатнулся. Стал подбирать слова в своё оправдание.

— Извини… Я что-то устал