Одолжил я у родной тёти Нади старинную пишущую машинку её покойного мудрого и знаменитого Соломона Израилевича Меерзона и зашлёпал двумя пальцами…

А так как запахло бабками, то и моя прекрасная половина тоже стала проявлять творческое участие. Она теперь числилась, благодаря моему авторитету, руководителем драматической студии в Доме пионеров Ленинского района.

Как вам это, а? Из экономистов сразу в педагоги и режиссёры! И хотя два года я пахал и за себя и за неё, а моя драгоценность сидела с сыном за уроками, но потом постепенно и она втянулась и даже закончила московский заочный актёрский факультет в каком-то Армянском переулке.

Как можно обучить актёрскому мастерству заочно – не знаю, но Баба Яга и её антипод Добрая Фея в Новый Год у неё получались экстра-класса. Да и играли дети вполне профессионально, а я иногда даже ревновал к её весьма удачным инсценировкам и постановкам.

Но ближе к «Чудесам»! На передачи, а вернее на телеспектакли Софа приглашала самых известных и талантливых актёров, и играли они на раз. Правда никто текста не учил, и отсебятину эти гении несли такую, что я только за голову хватался. Им-то это была халтурка, а я-то всё выстрадал! Даже какие-то идеи крамольные как всегда шифровал и виртуозно всобачивал в детские сценарии. Нет, был один Народный артист СССР Померанцев, который не отходил от текста, но через три передачи он отказался играть по причине занятости в спектаклях и где-то там ещё.

И не мудрено! Наши тракты (репетиции) и съёмки шли по три-четыре часа, и хотя на телевидении было установлено новейшее компьютерное оборудование, но никто не знал, как им пользоваться. Поэтому кустари и чуть ли не сантехники за дополнительную плату делали молнии, громы и всю остальную волшебную кухню, а полёты и всякие перемещения совершались по старинке – на фоне голубенького задника.

И хотя детишки от переутомления и светового жара иногда падали в обмороки, а я и Софа психовали, но в эфир спектакли выходили точно по графику.

Но если пишущая машинка первое время стучала как бешенная и телесценарии вылетали как воздушные мишени на стрельбище, то постепенно они начали выползать, потом застревать, а через год мы с женой вытаскивали их на редакционный стол, как затонувшие корабли из пучины. Тяжкое это дело – всё время придумывать новые приключения!

Ох, и тяжкое!..

Тем более что параллельно я уже катал сценарии пионерского сатирического театра миниатюр для радио. Там хлопот и возни не было, технически всё было отличного качества, актёры почти не отходили от текста, благо, что он был перед глазами, и платили мне по высшей категории. Вообще через полгода я уже был в картотеке постоянных авторов и, несмотря на то, что к Союзу писателей не имел никакого отношения, платили мне вот так. Надо сказать, что с не членами Союза писателей или журналистов нигде даже не разговаривали, и главная заслуга в моём продвижении была, конечно же, не моя и моей жены, а Софы и её подруги – главного редактора детской редакции радио и телевидения Генриетты Кан (светлая ей память!). Они горели всем новым, и в данном случае пословица "Рука руку моет!" работала во благо!

К сожалению (а может быть и к счастью!) всё имеет своё начало и конец! Хотя в телевизионных титрах крупно и первой выползала моя фамилия и имя, по радио тоже объявляли первым меня, детишки писали письма и всё шло, в общем-то, хорошо, но это до тех пор пока телепостановку с национальным сказочным персонажем Алдаром Косе не отправили на конкурс телевизионных передач для детей в Вильнюс. Там передача получила главный зрительский приз, и мы стали ждать его.

Наконец он приехал и был всунут мне и Софе где-то на одном из пролётов лестницы телестудии. Это была льняная тряпочка с замечательным литовским орнаментом по краям…

И я обиделся!

Нет, – не на скромность приза и форму награждения!

Я обиделся на то, что режиссёр, которая еле шевелилась, получила, как любовница там кого-то, ещё до прилёта этой тряпочки звание и стала чуть ли не главным режиссёром телевидения. Какие-то другие, не имеющие никакого отношения к передаче лица, но все казахской национальности, щедро были обсыпаны премиями и тоже какими-то званиями, и лишь мы с Софой остались только при этом замечательном литовском рушничке величиной в два носовых платочка.

Вот тут я уже не впервые, но теперь слишком остро ощутил, что кем бы я здесь ни был, но никогда не буду первым. Первыми всегда будут представители коренной национальности и блатные. А я и все остальные будут вторыми, третьими, четвёртыми и так далее.

Вон Брусиловский, – основоположник классической казахской музыки, а где ему памятник?

Или Затаевич!

Тот по аулам шастал – мелодии казахские записывал, которыми до сих пор аборигены-композиторы кормятся. Что, – конкурсы их именами регулярно устраивают или премиями награждают?

Чёрта с два!

Беда и идиотизм, но что поделаешь!

Было бы по-другому – было бы это настоящим чудом из чудес!

И я закрыл передачу!

То есть просто перестал писать. И ни один коренной из необъятного количества членов Союза писателей Казахстана не захотел терзаться над сочинением дальнейших новых приключений ни для Алдара Косе, ни тем более для Карлсона…

Ничего хорошего в разводе нет!

Это, если была любовь.

А ещё хуже, если она осталась…

Но я не про свою избранницу. Тут я сразу же всё зацементировал всерьёз и надолго, а теперь, похоже, что и навсегда. Тут я вцепился как клещ.

И правильно сделал!

Такой ангел, как моя безнадёжно романтичная благоверная – бальзам для неврастеника!

– Я тебе жизнь испорчу! Делать ничего не буду! Стирать, варить, убирать!.. – слабо защищалась она.

– Согласен! На всё согласен! – так по-рыцарски твёрдо и фанатично парировал я, что куда ей было деваться?

Я же был умный, – я же знал, что только ребёнок родится, так программа материнства заработает во всех своих ипостасях. Не может не заработать у такого ангела!

Так вот развод был производственный, и привечали меня конечно в Доме пионеров Калининского района не только за красивые глазки… А я так просто восхищался талантами коллег (в этом коллективе все, за редким исключением, были как на подбор!). Но больше всего меня влюбляла в себя тёплая семейная психологическая атмосфера.

Никогда ни до, ни после я такого чуда не встречал, и, понимая всю уникальность ситуации, дорожил этим как Божьим даром. А так как сцены в «домике» не было, то я (напоминаю!) работал при школе.

В системе просвещения оплата шла по часам, а в кружковой работе ещё и по головам. А какие у меня головы, если чаще всего в сатирических сценках заняты раз, два и обчёлся? Если спектакль или капустник какой-нибудь, то бывало и пятнадцать. Но нужно-то было на те деньги, что мне выписывали – сто двадцать, а то и больше (мне ещё и школа доплачивала!). И финансовые проверки по три раза в году!