– Все нужно доделывать до конца, – и кинул гранату в разбитое окно второго этажа. Там легонько бумкнуло и задрожали алые блики. Василий представил, как от разорвавшейся зажигательной гранаты по всей комнате разлетелись брызги огня, как они вгрызаются в обивку и мебель. Через несколько минут весь этаж и крыша будут пылать. Если в комнате кто-то и был, то он уже должен был пылать и зажариваться.

В ноги отдалось несильным толчком, донесся глухой звук взрыва. Сан Саныч махнул рукой:

– Идем. Наши, судя по всему, докопались до вкусненького.

Новосибирская аномальная Зона

15—16 июля 2016 года

Путь в лагерь оказался проще и быстрее, чем поход к Маяку. Воспользовавшись советом Прокофьева, Руслан без приключений пересек луг с холмами. По дуге обошел колодец, при виде которого заныла рука. В лесу заблудился лишь один раз, да и то по собственной глупости – обходил подозрительное поваленное дерево с листьями цвета топленого молока и, не заметив из-за кустов канавы, провалился на влажное дно. Что-то острое впилось в ладони и ягодицы, отчего перепуганный пилот пулей перелетел осыпающуюся стену и побежал прочь, получая хлесткие удары ветвей по груди и лицу. Успокоившись и остановившись, с досадой на собственную трусость, вытащил из ладоней задубевшие елочные иголки, превратившиеся в настоящие булавки, стряхнул их же со штанов. С нервов отломил половину шоколадного батончика и съел всухомятку, смакуя каждый откусанный кусок.

На сей раз пространство и время не играли с человеком. Пересекая старую пожарную просеку, Громов вспомнил, что шел по ней, уходя к поселку. Немного откорректировал маршрут и уже через полчаса вышел на берег болота с практически незаметным на фоне черной воды поросшим мхом бугром.

Руслан прошел уже знакомым маршрутом, напряженно всматриваясь между деревьями по ту сторону низины. Вон и темный домик на деревьях, шалаша под ним не видно, мешает трава и тени. Дымком вроде тянет, но костер не горит. Все ли хорошо с Ильей?

Громов ускорил шаг, пересек опушку и вошел в лесную тень, приметив вытоптанную им же дорожку среди осоки.

Чем ближе пилот приближался, тем больше тревожно ныло под ложечкой – он боялся увидеть что стало с Ткачевым. Воображение рисовало то холодное тело друга, лежащее внутри шалаша словно в склепе, то, наоборот, пустой лагерь без следов Ильи. Руслан запрещал себе думать об этом, но не переставал накручивать себя до тех пор, пока не вышел к стоянке.

Илья лежал у самого входа в шалаш, наблюдая сквозь полузакрытые веки за тлеющим кострищем. Его руки плетьми покоились вдоль туловища, бледная кожа вызывала ассоциацию с воском. Рядом валялась фляга с отвернутым горлышком, земля под ней темнела от впитанной влаги.

– Илья! – Пилот подбежал к Ткачеву, опустился рядом, заглянул в лицо. – Илья, я вернулся!

Зрачки Ткачева поползли от одного края узкой бойницы век в другой. Тяжело, словно чугунные. Ученый нашел мутным взглядом Громова, проскрипел, почти не двигая губами:

– Я… тут. Не уходил…

– Молодец! – воскликнул Руслан, с жалостью разглядывая друга. – Я тут принес, вот…

Он подтянул рюкзак, на ощупь нашел бутылку с водой. Вытащил, открыл. Придерживая голову Ильи, прислонил горлышко к сухим губам, осторожной струйкой отправил воду в рот.

Ткачев дернулся, кадык заходил вверх-вниз. Поперхнулся, закашлялся, разбрызгивая прозрачные капли. Но уже через секунду прильнул к бутылке, закрыв глаза от удовольствия.

– Все-все, хватит. Помногу нельзя, – пилот, преодолев вялое сопротивление ученого, отнял бутылку, сам сделал небольшой глоток.

Глаза ученого открылись, он более осмысленно посмотрел на товарища. Спросил еле слышно:

– Ты давно вернулся?

– Да вот только что.

– Значит, я счет времени потерял… Один нескончаемый кошмар.

– У меня хорошие новости! – поспешил поделиться радостью Громов. – Завтра за нами придет помощь!

Ткачев смог пошевелить бровью, края губ чуть приподнялись.

– Это здорово, – ответил он. – Ты смог подать сигнал?

– Я встретил Прокофьева, бывшего ремонтника из бригады обеспечения. Помнишь?

Илья задумчиво поднял глаза, но лишь качнул головой.

– А он тебя помнит, привет передавал. Он доберется до института и приведет наших. Я завтра должен их ждать у Маяка, на площадке. Оттуда прилетим за тобой.

– Действительно хорошие новости, – вновь попытался улыбнуться Ткачев.

– Так что жизнь налаживается, братуха! А пока вот, он гостинцы передал.

И выложил на траву принесенные продукты.

– Давай поедим немного и потом займемся твоей спиной. Надо посмотреть как там и что.

Руслан специально не стал спрашивать о самочувствии друга, хоть и подмывало. Только к чему глупые вопросы, лишь заострять ненужное внимание. Сейчас это лишнее, пусть думает о завтрашнем дне и о спасении.

При виде съестного Ткачев оживился, глаза голодно загорелись. Руслан выдавил из тюбика на полоску хлебца немного сгущенки, передал другу. Сам поставил в еще горячие угли банку с тушенкой, предварительно сняв крышку.

– Ты ешь маленькими кусочками и чаще запивай, – посоветовал летчик Ткачеву. – Желудок отвык от жесткого, может появиться дискомфорт.

Да только о каком дискомфорте шла речь? Илья старался следовать словам Громова, но, сам того не замечая, с каждым разом откусывал все больше и жаднее. Руслан не стал одергивать, его самого поглотил процесс еды, когда с каждым укусом в тело возвращались силы, сопровождаемые теплой и уютной негой.

Зашкворчала тушенка, булькая горячим жиром. Громов помешал красные волокна палочкой, дурея от аромата. Отлил себе часть в пустую банку, оставшуюся от прошлой трапезы, большую часть предложил ученому.

За все время еды они, казалось, не произнесли ни слова, лишь причмокивали и довольно вздыхали. День клонился к закату, ветерок облизывал лица приятной прохладой, и мир казался не таким уж и плохим.

– Все, – наконец выдохнул Громов, отставляя банку с половинкой хлебца. – Это оставлю на утро.

Ученый удовлетворенно вздохнул, поглаживая живот. Сыто рыгнул, смущенно прикрыв рот.

– Извиняюсь.

– Ты сытый?

– О да, более чем. Спасибо тебе, Рус.

Руслан отмахнулся:

– Ерунда. Ведь для этого и нужны друзья, верно?

– Да, верно.

– Вот и отлично. А теперь давай займемся твоей спиной.

Илья слабо кивнул – ему явно не хотелось испытывать боль в такой момент. Но Громов не хотел медлить – темнота наступала, вместе с ней наваливалась дневная усталость и сытая сонливость. Хотелось быстрее покончить с делами и завалиться спать, ускоряя приход нового дня. Дня, когда их спасут.