здоровье, порой о шопинге), клочки, из которых можно составить шаблоны для разных краткосрочных целей, причуды побуждений и привычек, воздействуя на которые можно заставить вас что-то купить или за кого-то проголосовать. Социальные сети, эта маленькая машина нарциссизма, – самый простой в истории способ поместить каждого из нас на пьедестал тщеславия и одновременно самый эффективный механизм для того, чтобы разрушить нашу целостность.

Опасности, связанные с крайней степенью индивидуализма, проявлялись уже в ранних рассказах Игоря. Перечитывая их, я замечаю, как часто склонный к импрессионизму и занятый своими переживаниями рассказчик оказывается слегка надломлен. Можно заметить, что герои рассказов настолько поглощены собой, что не замечают происходящего вокруг и полностью теряют связь с реальностью.

Почему мы живем в мире «постфактов»

Технологии социальных сетей в сочетании с картиной мира, где любая информация участвует в войне, а беспристрастность невозможна, помогли подорвать святую нерушимость фактов. Но чем больше я об этом думал, тем больше мне казалось, что я неправильно сформулировал вопрос. Вместо того чтобы спрашивать, почему факты стали неуместными, мне следовало выяснить, зачем они вообще нужны в политическом лексиконе. И почему мы замечаем сходную тактику у обеих бывших сверхдержав времен холодной войны?

В конце концов, факты вещь не самая приятная. Как я узнал от моей учительницы, миссис Стерн, они могут напомнить нам о нашем месте, о наших ограничениях и недостатках и, в конечном счете, о том, что мы смертны. Мы испытываем какую-то подростковую радость оттого, что можем сбросить их груз и смело послать мрачную реальность. Именно этим Путин и Трамп привлекают свою аудиторию – освобождением от прежних ограничений.

Но, несмотря на то что факты могут быть неприятными, они все равно полезны. Особенно они необходимы, когда вы создаете что-то в реальном мире. Постправда невозможна, если вы, к примеру, строите мост. Факты необходимы, чтобы показать, что именно вы строите, как это будет работать и почему мост не рухнет. В политике факты необходимы, чтобы показать, что вы продвигаете некую рациональную идею прогресса: вот наши цели, вот как мы доказали, что их достигли, и вот как они улучшают вашу жизнь. Потребность в фактах была прямо связана с идеей будущего, основанного на свидетельствах.

Во времена холодной войны обе стороны были вовлечены в игру, которая началась со спора о том, какая система – демократический капитализм или коммунизм – обеспечит миру более радужное будущее. Единственным способом доказать свою правоту было предоставить доказательства. Коммунизм при всех его извращениях и жестокости все же выдавался за высшее достижение научного Просвещения. Люди, жившие в мире коммунистической идеологии, знали, что это обман, но идеология была напрямую связана с парадигмой советского экономического роста, основанного на марксистско-ленинской теории, законы «объективного» исторического развития которой явно выдыхались, хотя теория еще была крепка. Поэтому можно было «поймать» СССР, доказав, в чем именно состоит его ложь, распространяя проверенную информацию или предъявляя факты руководителям страны.

После завершения холодной войны осталась лишь одна политическая идея и одно видение будущего: глобализация, подкрепленная победой «свободы» – а именно свободы коммерческой деятельности, свободы перемещения, свободы слова и свободы политических взглядов. В демократических странах политическим партиям все еще нужно было доказывать, что они способны управлять этим процессом лучше своих соперников, хотя это было скорее технократическим процессом, чем битвой новых идей.

Можно найти множество примеров, когда такое видение будущего оказывалось искаженным. Вторжение в Ирак, получившее название «Иракская свобода», подорвало идею исторической неизбежности политической свободы. Когда в Багдаде снесли статую Саддама Хусейна – это очень напоминало разрушение статуй Ленина в Восточной Европе, и этот визуальный ряд предполагал историческую параллель, набор кадров, рассказывающих одну великую историю. Знаменитые диссиденты времен холодной войны, в том числе Вацлав Гавел, поддержали войну, ведь она напоминала им собственную борьбу против диктатуры [95]. Многие из тех, кто участвовал в процессе по свержению Хусейна, в свое время призывали к борьбе против советского правления и воспринимали происходившее как этап развития одной истории.

«Президент Рейган говорил, что дни советской тирании прошли, что импульс свободы невозможно затормозить», – заявил в 2003 году президент Джордж У. Буш, еще до того, как сам продолжил битву в стиле холодной войны, руководствуясь своим видением Ближнего Востока после американского вторжения. «Иракская демократия одержит победу, и ее успех покажет всем, от Дамаска до Тегерана, что свобода может стать будущим любой страны» [96].

Однако вторжение привело к гражданской войне и сотням тысяч жертв. Слова и образы, прежде наполненные глубоким смыслом в Восточном Берлине и Праге, утратили свою важность в Багдаде.

Но мы все еще жили в мире, где существовала идея будущего – во всяком случае, экономически связанного с еще большей глобализацией. Затем наступил финансовый кризис 2008 года. Идея, что свободные рынки могут побороть нужду, оказалась под угрозой. Пошатнулась мечта о том, что тщательно пестуемый рынок Европы защищен от серьезного экономического шока. И это привело к тому, что понятия универсального будущего, сформировавшиеся в эпоху холодной войны, утратили свою актуальность для множества людей. Повсюду, от Мехико до Манилы, они начали постепенно растворяться, подобно старому обмылку, превращающемуся в мягкую пену.

Наша потребность в фактах может быть основана на образе конкретного будущего, которого мы пытаемся достичь. В чем тогда остается смысл фактов, если это будущее исчезает? С чего вам прислушиваться к фактам, говорящим, что ваши дети будут беднее, чем вы сами? Или что все версии будущего бесперспективны? И почему мы вообще должны верить тем, кто предоставляет нам эти факты: СМИ и ученым, аналитическим центрам и государственным деятелям?

Именно поэтому нас привлекают политики, устраивающие шоу вокруг своего отрицания фактов, получающие удовольствие от извращенной чепухи и предающиеся полному анархическому освобождению от продуманности, от мрачной реальности. Огромное количество американцев проголосовало за Дональда Трампа, человека, которого осмысленность вообще не заботит. Множество его противоречивых заявлений не формируют в совокупности никакой более-менее целостной и стабильной картины. И отчасти это стало возможным потому, что избиратели не хотели вкладываться в будущее, основанное на фактах. Секрет кроется именно в непоследовательности действий и слов. Вы можете выпустить на волю все свое внутреннее безумие – и ничего страшного. Секрет успеха Трампа – это удовольствие от выплескивания дерьма, радость чистой эмоции, часто гнева, вообще без всякого смысла.

И то, что множество политических деятелей нового поколения ностальгируют по прошлому, вовсе не совпадение. Путинские армии интернет-троллей навязывают мечты о восстановлении Российской империи и Советском Союзе; Трамп пишет твиты о том, что «снова сделает Америку великой»; турецкие