Ближе к полудню Асвард позвал к себе Снефрид и Лейви. В шатре его, кроме Кетиля и кое-кого из старших, опытных хирдманов, обнаружился и Хлёдвир. Выглядел он прекрасно: чистая, опрятная цветная одежда, задорно вьющиеся светло-рыжие волосы заплетены в косу, несколько перстней на пальцах. Только вот лицо его было замкнутым и хмурым, чему не приходилось удивляться. Хоть и не питая к нему теплых чувств, Снефрид очень его жалела – только каменное сердце не пожалеет человека в таком положении! Кажется, нарочно не выдумаешь страшнее позора для мужчины, чем предстать в виде роженицы! Даже хуже, чем быть уличенным в связи с другим мужчиной. «На его месте остается только себе скрам загнать под дых, – сказал ей Лейви. – Живым я после такого людям на глаза не показался бы!»

На вошедшую Снефрид Хлёдвир бросил взгляд не столько смущенный, сколько злобный, но ее это не удивило. После того как она была свидетельницей его позора, его прежняя неприязнь к ней и должна была превратиться в ненависть.

Снефрид и Лейви устроились на мешках, служивших в шатре сидениями. Шатер у Асварда был довольно большой, тем не менее, когда в нем собралось человек семь-восемь, сидеть пришлось очень близко друг к другу. Сам Асвард расположился напротив входа и явно готовился возглавлять собрание. Глянув на него, Снефрид вспомнила, как Хёнир, с его звездой на плече, сидел на высшем престоле в Чертоге Радости, когда асы и ваны искали пути к примирению. Было очень похоже, что и здесь одни будут обвинять, а другие – оправдываться. Но хватит ли человеческой мудрости для мирного исхода?

– Вышла у нас большая неприятность, – начал Асвард, стараясь говорить спокойно, однако было видно, что он хмур и недоволен. – Наш товарищ Хлёдвир… перенес тяжелый недуг, поразивший не столько тело его, сколько разум.

– Вызванный чьим-то злым колдовством, – добавил Хлёдвир деревянным голосом, ни на кого не глядя.

– Безусловно, вызванное колдовством, – согласился Асвард, тоже ни на кого не глядя. – В здравом уме мужчина не вообразит себя роженицей…

– Да и с ума просто так не сходят, – подхватил Кетиль. – А наш товарищ Хлёдвир, хоть и обладал колючим нравом, был всегда в здравом уме!

– И нам нужно установить, есть ли чья-то вина…

– Чья вина! – настойчиво поправил Асварда Хлёдвир.

– В этом его безумии.

Все посмотрели на Снефрид.

– И кого же ты, Хлёдвир, обвиняешь? – ровным голосом спросила Снефрид.

В Асгарде обвиняла Фрейя, но здесь, на земле, Снефрид придется отражать обвинения. Тем не менее, она почти не волновалась, чувствуя за собой поддержку неукротимой богини.

На коленях у Снефрид лежал мешочек, в котором она принесла пояс с дивокамнем, – еще одно, что роднило ее и Фрейю. Судя по взглядам, которые бросал на мешочек Хлёдвир, он узнал этот предмет и догадывался, что внутри. Смотрел на него так, будто на коленях у Снефрид свернулась ядовитая змея.

– Тут не приходится долго искать, – Хлёдвир старался говорить твердо, но в лицо Снефрид не смотрел. – В нашей дружине, на всех трех кораблях, есть только одна женщина, которая знается с колдовством.

– Вот как? – учтиво заметила Снефрид. – А мне на днях показалось, что у нас тут завелась еще одна… особа, связанная с женскими искусствами. Из моего шатра исчез «пояс рожениц». Мы с моей служанкой гадали, кто мог его унести. Кому бы он понадобился, когда кругом одни мужчины! Пеняли даже на привидение здешней повитухи – мне о ней рассказывали у Сигфуса. И этот самый пояс нашелся у тебя, Хлёдвир. В мешке у тебя под головой, и ты сам просил достать его оттуда и надеть на тебя. Правда же, Асвард, ты сам это слышал! Кетиль, ты своими руками вытряхнул из мешка вот эту вещь! – Снефрид вынула пояс и положила на овчину посреди шатра, где все могли ее видеть. – Узнаешь?

Кетиль вопросительно взглянул на Асварда, но оба они, конечно, узнали пояс, который сами достали из мешка и видели, как его надели на Хлёдвира. И как Хлёдвир после этого «родил» и пришел в себя, когда пояс на нем развязали.

– И вот тут всякому явится на ум: каким же образом вещь, пропавшая у госпожи Снефрид, обнаружилась у Хлёдвира? – заметил Лейви. – И не был ли он сам виновником этих чар?

– Я не знаю, как он сюда попал! – поспешно ответил Хлёдвир. – Мне его подбросили!

– Да кто же мог тебе его подбросить? – воскликнул Кетиль.

– Тот, кто навел злые чары! Мне его подбросили, и оттого на меня нашло безумие! И только когда его сняли, я пришел в себя! Всем известно – на человека наводят чары через подброс!

Это был единственный способ объяснить случившееся с Хлёдвиром, который снимал вину с него самого. Хотя для спасения его чести этого было мало.

– Если бы тут была какая-нибудь руническая косточка… – начал Кетиль.

– И я требую, – Хлёдвир его перебил, – чтобы моя честь была ограждена осуждением этой женщины! Она не должна плыть с нами дальше, если вы все не хотите стать… жертвами ее чар!

Снефрид изо всех сил старалась сохранять спокойствие. Хлёдвир избрал довольно верный путь: девять из десяти их спутников предпочтут умереть, но не оказаться в положении «роженицы». Страх помешает им думать, и они, как все напуганные люди, предпочтут избавиться от той, в ком видят причину страха. Ей это ничего доброго не сулило. Если Асвард откажется везти ее дальше и ей придется остаться на Дневном острове, найти других достойных доверия попутчиков, едущих в нужную сторону, будет очень трудно.

– Если тебе этот пояс подбросили, – Лейви подался вперед, – то откуда ты знал, что он лежит у тебя под головой и что именно он спасет тебя от… родовых мук! – Несмотря на всю угрозу, Лейви не мог не хмыкнуть при двух последних словах, и от ухмылки на его правой щеке образовалась впадина.

– Откуда? – Карие глаза Хлёдвира с яростью впились в невозмутимое скуластое лицо Лейви. – А откуда я вообще знал, что я…

– Что ты рожаешь? – Лейви заухмылялся во весь рот.

– Все, что я тогда говорил, было мне внушено чарами!

– Снефрид! – прервал их спор Асвард. – Кто-то еще знал, что этот пояс у тебя пропал?

– Только моя рабыня, больше никто. Никто не знал даже, что он у меня есть. Дивокамни – немалое сокровище, их не купишь, их приносит морем, и очень редко. Их берегут.

– Ты пользовалась им у Сигфуса?

– Да. У него в доме все знали, что у меня есть дивокамень.

Стюриманы помолчали, обдумывая положение. Сигфус приезжал в стан еще раз, когда Снефрид