дети переселились в Асгард. В Асгарде у Ньёрда появилась новая жена – великанша Скади, но только в семье их нет лада, и он, возможно, тоскует по прежней жене, с которой у них было и супружеское, и родственное согласие. Снефрид ранее не слышала, чтобы Ньёрун призывали к жертвам, но при этом имени что-то дрогнуло у нее внутри, как при упоминании чего-то родного, близкого.

У Фрейи ведь тоже есть мать! Только она, увы, давно разлучена с нею, как сама Снефрид – со своей матерью, умершей пятнадцать лет назад. Призыв к Ньёрун показался весьма действенным: обращение к богине-дочери и к ее полузабытой, таинственной матери удваивало силу призываемых благ.

Просим мы Фрейра

И отца его Ньёрда:

Море спокойное

Даруйте нам!

Один и Тор —

Шторма успокойте,

Эгира гнев

Отвратите от нас!

При упоминании Одина ворон подпрыгнул на ветке и расправил крылья, но не улетел. Когда Асвард закончил, он каркнул, будто отвечая.

Снефрид погрузила в чашу с кровью небольшой пучок сорванных близ поляны цветов и обрызгала сперва жертвенник, потом людей перед ним, потом землю и деревья на всех четырех сторонах.

– Смотрите, еще один! – вполголоса воскликнул кто-то.

– Смотрите, на дереве!

– Вот это да!

– Белый!

На другой березе откуда-то вдруг появился еще один ворон – такой же крупный, но совершенно белый. Розоватый загнутый клюв, розовые лапы, а глаза – круглые и голубые, как небо. Над поляной полетели изумленный восклицания – такого чуда многие не видели ни разу в жизни.

– П-принесите мирный обет! – сказал Асвард, обращаясь к Снефрид и Хлёдвиру, но от изумления перед таким явным знаком присутствия божества даже он стал запинался.

Снефрид и Хлёдвир подошли к жертвеннику и возложили руки на баранью голову.

– При свидетельстве богов – Тора, Фрейра и могучего аса – мы, Хлёдвир сын Эгвальда и Снефрид дочь Асварда, объявляем, что не держим обиды друг на друга и обещаем впредь никогда не умышлять зла и не причинять никакого вреда один другому.

Оба повторяли эти слова за Асвардом, а потом – известное заклинание, составленное в давние времена для закрепления мирных обетов:

Кто нарушит эту клятву,

Будь он мужем иль женою,

Будет изгнан, словно злобный

Лютый волк людьми и псами.

Как мирами правят асы,

Как огонь дрова сжирает,

Как волна корабль качает,

Ветер парус раздувает,

Как выходит утром солнце,

Как луна растет и тает,

Как стремятся реки к морю,

Как добычу ловит ястреб,

Как бегут от Тора турсы —

Так погибнет мир презревший!

Отныне между противниками должен царить такой же нерушимый мир, как нерушимы перечисленные в клятве законы мироздания священным числом девять. Повторяя за Асвардом эти слова, и Снефрид, и Хлёдвир, да и свидетели все поглядывали наверх, на двух воронов. Снефрид и Хлёдвир стояли по разным сторонам жертвенника, их правые руки, положенные на голову барана, слегка соприкасались; иногда он посматривал на нее, и в глазах его она читала призыв разделить с ним изумление этих мгновений. Перед столь явно выраженной волей богов Хлёдвир позабыл свою враждебность; не то чтобы он вдруг полюбил Снефрид, но понял, что его неприязнь к ней слишком мелка и недостойна.

Но вот три человека отошли от жертвенника. Переступая по ветке, белый ворон переместился ближе, повертел головой. Потом спрыгнул и обрушился вниз – люди разом отшатнулись, кое-кто едва удержался на ногах на влажной траве. Первый ворон, черный, вслед за собратом тоже спустился к блестящим от крови, источающий желанный для этих птиц запах валунам, и они встали с двух сторон от бараньей головы. Белый клюнул голову в глаз, черный ткнулся клювом в лужу густой крови, вытекшей из шейных жил на серый камень.

Люди наблюдали за этим зрелищем с благоговением и тайным ужасом. Два ворона, черный и белый, прилетевшие к жертвам, – это могло иметь лишь одно объяснение. Смертные взывают к богам, надеясь быть услышанными – но слишком их смущает зримый отклик, несомненный признак присутствия божества.

– Великий Один принял нашу жертву и услышал нас! – произнес Асвард. – Благодарим его и надеемся, что и просьбы наши дойдут до его божественного слуха.

Снефрид не сводила глаз с посланцев Всеотца, и сердце билось от волнения, даже более сильного, чем у прочих. Она не сомневалась, что уже встречала этих двух птиц на своем пути. Кружилась голова, она словно находилась сразу и здесь, на зеленой поляне среди берез, и в избушке на безымянном голом островке. Но сознание этого знакомства приносило ей не столько радость, сколько тревогу. «И помни, – кричала ей в спину Старуха, – они найдут твой след на земле, в небесах и на море!»

Привлечь к себе внимание Одина – дело небезопасное. Даже если он желает тебе добра, это не значит, что его воля принесет тебе счастье. Славу – может быть, даже наверняка, но не счастье – как тем двум могучим воителям, Хедину и Хёгни, каждый из которых был сильнее, чем двадцать других конунгов, и которых воля Всеотца обрекла на вечный бой, в котором они, под властью чар, не могут ни победить один другого, ни даже погибнуть. Снефрид предпочла бы спокойное и безвестное благополучие, но знала, что выбор не в ее власти.

«Я не хочу этого!» – когда-то очень давно сказала она своей тетке Хравнхильд, пытаясь уйти от незримых троп, на которые та ее толкала. «Это хочет тебя!» – ответила ей Хравнхильд, и Снефрид не раз уже убедилась, что нити судьбы, опутавшие всякого человека с рождения, сильнее его воли.

Черный ворон тоже клюнул баранью голову, а потом повернулся к Снефрид. Его круглый черный глаз на миг закрылся, потом опять открылся. Что это? Ворон ей подмигнул?

Унося свою часть мяса, чтобы приготовить на стоянке, Асвардова дружина тронулась в обратный путь. Тропинка среди влажной травы и папоротника скоро вывела их к спуску с пригорка… и шедшие впереди резко остановились.

Послышались удивленные, тревожные возгласы.

Снефрид выглянула из-за чьих-то спин и поняла причину смятения.

У подножия пригорка, за пределами священной рощи, расположился целый отряд – человек тридцать. Все это были мужчины, все – вооруженные, и с первого взгляда было ясно, что это совсем чужие, неведомые люди. И облик их, и одежда, и даже оружие выдавали принадлежность к какому-то незнакомому Снефрид народу.

– Эйсты! – в изумлении воскликнул Кетиль. – Чего им