я чувствовала себя гораздо более зрелой в связи с новой позицией в жизни, я все равно ужасно, ужасно тосковала по ней – может, она и унылая, и напуганная, и занимается сексом против воли, а может, и нет (раз уж она сбежала к Кэрри).

– Ты хорошо провела время у Кэрри? – спросила я.

– Конечно же, нет, – ответила мама. – Но она научила меня, как рисовать человека.

Мама продемонстрировала свои новые умения и несколькими штрихами набросала контуры человеческой фигуры в виде ряда цилиндров. Это фундаментальный принцип изобразительного искусства, объяснила она, на котором развивались все великие художественные школы, и даже самые неспособные к рисованию люди могут достичь удовлетворительных результатов. Я заметила, что у маминого человечка слишком короткая шея, но промолчала – вспомнив, что сказала Кэрри по телефону, – и выразила бурный восторг, и моя сестра поступила так же.

– Ух ты, это великолепно, – сказала я.

– Спасибо, – улыбнулась мама, подтвердив тем самым, как легко порадовать человека.

Но ощущение, что она утратила доверие мистера Холта, все еще владело ею и огорчало. Она, как и мы, понимала, что свежеобретенное умение рисовать не имеет такого уж большого значения для мистера Холта, но отчего-то продолжала рисовать человечков.

Чувство ответственности казалось ей чем-то непостижимым и неосязаемым. Как ни странно, никто из нас не решался честно сказать ей, что все не так (она не утратила доверия), хотя определенно потеряла те крохи, что имела. Мы отлично понимали – но сказать не решались, – что она с самого начала едва ли обладала чувством ответственности и никто из нас никогда против этого не возражал. И что осознание этой ответственности, которого прежде у мамы не было, на самом деле очень обнадеживает – как знак вступления в нормальность после алкоголя, наркотиков, прерванных беременностей и т. д. Но ни у кого из нас не хватило духу выложить все начистоту.

Моя сестра остроумно напомнила маме, что ответственности в мире и так хоть отбавляй, вон у деревенского полисмена ее непочатый край, но толку-то? Что у мамы есть множество иных качеств, о которых другие могут только мечтать. Качеств, которыми можно обладать, только если ты экстраординарная личность. А я добавила:

– В тебе струится поэзия и музыка, как кровь, текущая по венам к твоему сердцу.

Замечание о крови и венах мгновенно отозвалось болезненным напоминанием об уроках биологии. Наш новый учитель буквально материализовал их, изобразив розовым мелом на классной доске прекрасные иллюстрации и произнося «капилляры, кислород и сердце» так, словно читал стихи, а не лекцию о внутренностях. И я тут же пожалела, что не была прилежной ученицей.

– Ты же художник, – подтвердила сестра.

Мама в ответ процитировала Шекспира.

Да, это правда: где я ни бывал,

Пред кем шута ни корчил площадного,

Как дешево богатство продавал

И оскорблял любовь любовью новой!

Да, это правда: правде не в упор

В глаза смотрел я, а куда-то мимо,

Но юность вновь нашел мой беглый взор,

Блуждая, он признал тебя любимой.

Все кончено, и я не буду вновь

Искать того, что обостряет страсти,

Любовью новой проверять любовь.

Ты – божество, и весь в твоей я власти.

Вблизи небес ты мне приют найди

На этой чистой, любящей груди[34].

– Вот видишь, – встрял Джек, – ты помнишь этот стих наизусть.

– Сонет, – поправила мама.

– Немногие могут этим похвастаться, – сказала сестра.

А потом пришел мистер Холт, и пора было ужинать. Мы позволили маме все приготовить самостоятельно и, хотя видели, что она сама не своя, не решились вмешиваться.

Потом опять всплыла тема ответственности и доверия, на этот раз перед мистером Холтом, и он был несколько озадачен. Мы старались убедить маму, что она незаурядная личность, что у нее великолепное воображение и совесть, которая не дает ей спать по ночам. Что у нее есть чувство юмора. Она видит забавное там, где никто больше этого не видит, и когда остальные хмурятся, или досадуют, или пугаются до смерти, она хихикает и восторженно ахает.

Но мама как будто не слышала – список достоинств, которые мы перечисляли, ничего для нее не значил.

Она хотела измениться; хотела, чтобы мы стали нормальной счастливой семьей, а сама она – нормальной мамой, которая печет солодовый хлеб и вручную стирает джемперы. Мы сказали, что боимся, что она потеряет свою подлинную сущность и станет как суматошная миссис Гудчайлд, живущая через дорогу.

Миссис Гудчайлд была милой дамой и превосходной матерью, еще и работала, и великолепно готовила, и занавески шила, вот только имела привычку наушничать. Однажды она сказала моей маме (якобы потихоньку), что я очень бледная. Я сама слышала, а даже если бы не слышала, все равно узнала бы, потому что мама ответила: «Она всегда такая, она вообще бледная». Они с мамой слегка повздорили, когда миссис Гудчайлд сняла наше белье с веревки – потому что небо затянуло и как будто собирался дождь – и унесла к себе. Но моя мама, вместо того чтобы поблагодарить миссис Гудчайлд, сказала: «Я бы предпочла, чтобы впредь вы так не поступали». А потом соседка увидела, как мама пиcает в кухонную раковину, и сказала ей об этом, и эта история превратилась в самую популярную тему в нашей семье.

– Я хочу стать такой, как она, – заявила мама. – Очень хочу.

– Зачем? – хором спросили мы.

– Она сплетничает, и у нее убогая жизнь, – сказала я.

Мы напомнили маме, что она водит машину, как гонщик, может развернуться на пятачке и припарковаться в обувной коробке (наша мама, не миссис Гудчайлд, которая четырежды сдавала экзамен на права, но так и не сдала). Что она родила детей естественным путем и легко загорает, что она потрясающе плавает, идеальный водитель и никогда не простужается. У нее «зеленый палец», и она отлично управляется с растениями и животными. Она поет как соловей и может играть на пианино с листа гораздо лучше, чем Бобби Краш[35]. И еще она храбрая. Храбрая, каким бывает только очень одинокий человек.

Моя сестра выбилась из сил.

– Мам, – сказала она, – мы не любим солодовый хлеб.

– Но я… – начала мама.

– Нет, послушай, мам. Ты нервничаешь, потому что у тебя есть мистер Холт, а теперь еще и Дэнни, и какими бы счастливыми ни были отношения, быть половиной пары – это большая ответственность.

– Да, совершенно верно, – согласилась мама. – Это убивает меня.

– Нет, жизнь с мистером Холтом укрепляет тебя, но тебе нужно перестать вести себя так, словно ты