Он словно окаменел.

Ясень, Рили, Сэм и Два Пера вынесли гроб из общей комнаты через заднее крыльцо. Дальше траурная процессия проследовала через тщательно подстриженную лужайку к огромному древнему дубу. Туда, где уже была установлена надгробная плита, — под ней покоилась мать Ястреба. На плите были выгравированы оба ее имени — и христианское, и то, что она получила среди индейцев. Она сама попросила, чтобы ее похоронили здесь, в Мэйфэйре, под этим самым дубом, а Дэвид пожелал покоиться рядом с ней.

Так оно и будет.

Наконец печальная церемония подошла к концу. Преподобный Мэтью бросил горсть земли на крышку фоба после того, как он был опущен в могилу. Сказаны последние слова. Сандра и Мэган стояли обнявшись и тихо плакали. К ним подошла Лили, обняла женщин и повела обратно в дом. Собравшиеся стали расходиться. Остался один Ястреб. И Скайлар.

Разжав пальцы, стиснувшие ее руку, Ястреб сказал:

— Возвращайся в дом, я скоро приду.

Она не хотела уходить. Заговорила, речь поначалу была сбивчивой, но постепенно голос женщины обрел силу:

— Ястреб… он… хочу, чтобы ты знал, он почти совсем не мучился. Дэвид знал, что болен. Страха в его душе не было. Перед смертью он находился в мире с самим собой и Богом. Конечно, смерть есть смерть, но все же ему досталась легкая. Мне очень жаль, правда… он был замечательным человеком. Пожалуйста, поверь, он почти не страдал.

Ястреб, помедлив, кивнул. Не так уж много она сказала, но это уже было что-то, слова поддержки.

— Спасибо, — тихо произнес он. — А теперь, пожалуйста, иди в дом. — Хотя слова этой женщины приятно согрели душу, ответил ей тоном, куда более жестким, чем хотел. Скайлар повернулась и ушла.

А Ястреб остался один у могилы. Темная Гора — вот кто, как ни странно, поддержал его сегодня, дал ему сил. Смерть была неотъемлемой частью жизни. Но в его собственной жизни она занимала слишком большое место. Последнее свое «прости» он уже сказал матери, брату, жене и сыну. А вот сегодня предал земле тело отца. Ему нужны сыновья, сказал Темная Гора. Сыновья, которым он расскажет об отце. Тогда память об этом человеке будет жить в его рассказах.

Ястреб услышал негромкое завывание — это Волк пришел разделить его горе. Индеец опустился на корточки и ласково потрепал пса.

— Да, приятель, его уже больше с нами нет, — сказал он, обращаясь к своему питомцу. Затем встал и, повернувшись к могиле, почувствовал, что ему необходимо выговориться. — Папа. Надеюсь, ты все знаешь. Я был тебе не слишком хорошим сыном. Долгое время вовсе не желал признавать тебя, потому что ты не был одним из сиу. Другие смогли увидеть гораздо раньше меня, что ты обладал всеми достоинствами, которые мы ценим в наших воинах: храбрость, щедрость и мудрость. Я любил тебя. Очень. Вот только не могу понять последний твой поступок. Как жаль, что меня не было с тобой! Боже, отец, кто она такая? Что между вами произошло? Почему ты вдруг умер? — Глаза Ястреба затуманились от слез. Белые говорят, что индейцы не испытывают никаких эмоций. Но где им понять, что индейцы способны чувствовать не менее глубоко, не менее остро. Они просто не показывают своих переживаний. — Я люблю тебя, папа! — прошептал Ястреб.

Он отвернулся и зашагал к дому. На веранде выстроились в ряд столы, уставленные закусками. Ястреб видел, как вокруг них толпится народ.

Скайлар потрудилась на славу, не согласиться с этим он не мог. Ясень поведал о том, как они с Мэган по локоть в муке колдовали над приготовлением хлеба и пирожных. Столы украшены цветами, приборы разложены, тарелки и бокалы — каждый па своем месте, и все это сделала она. Встречала гостей, приветствовала каждого, кто приезжал. Сейчас она стояла у одного из столов со Слоаном Трелони. Улыбаясь, он что-то говорил. Да, он мог быть душкой, когда хотел, пользовался успехом у женщин. Его манеры, жгучая красота — все в нем привлекало представительниц слабого пола, и совершенно не имело значения, что в его жилах текла кровь индейца. Однако он предпочитал держать людей на расстоянии. Вообще очень изменился за последнее время — начал отдаляться от своих друзей. Это произошло после окончания Гражданской войны.

Он мог приударить за Скайлар, наслаждаться ее обществом, но это ровным счетом ничего не значило. Жена лучшего друга для него неприкосновенна, Ястреб знал это и все же не мог избавиться от неприятного ощущения, что Скайлар получает удовольствие от общения с ним. Глаза горели, на губах играла улыбка. Хороша необычайно, сколько грации, достоинства, непринужденности!

Слоан на какое-то время покинул ее. И в этот момент к Скайлар подошел Генри Пьерпонт. Его костюм в тонкую полоску и крахмальный воротничок со всей определенностью говорили о роде его занятий. Нацепив на нос очки, адвокат вложил ей в руки конверт. Скайлар нахмурилась. Он принялся что-то объяснять. Она кивнула в ответ, улыбнулась и поблагодарила Генри. Украдкой огляделась по сторонам — не наблюдал ли кто за ними — и сжала конверт.

— Ах, старый мошенник! — пробормотал Ястреб, говоря сам с собой. — Что же он дал ей?

Слоан вернулся к Скайлар, протягивая ей бокал шерри. Она одарила его обворожительной улыбкой и незаметно спрятала конверт в карман.

Ястреб мог бы поклясться, что Слоан нравится его жене. Любой бы понял это, глядя на них. Однако Скайлар внезапно как-то поспешно распрощалась с ним и ушла в дом.

Ястреб решил последовать за ней. Но не тут-то было. Люди останавливали его — одни выражали соболезнования, другие поздравляли с красавицей женой. Наконец ему удалось проникнуть в дом. Он нашел Скайлар в общей комнате стоящей у камина, глаза ее блестели от слез.

— Скайлар! — позвал ее Ястреб.

Она вздрогнула и повернулась, быстро сунув руки в карман. «Сама об этом конверте она ничего не скажет, а если заставить силой, тем более», — размышлял Ястреб.

— Да? — Она вся собралась в кулак, приготовившись защищаться.

— Ты оставила гостей, — произнес он.

— Да, и в самом деле.

— Что-нибудь случилось? — вежливо поинтересовался Ястреб.

Она гордо вскинула подбородок и покачала головой:

— Нет, ничего. А почему ты спрашиваешь?

— Мне показалось, Генри что-то передал тебе.

— Ах это… Телеграмма всего-навсего, и какая-то странная. Вероятно, произошла ошибка. Лист был совершенно чистым.

— Как интересно! Можно взглянуть?

— Я сожгла ее, бросила в огонь. Там ведь ничего не написано. Я… я думаю, пора вновь наполнить чаши с пуншем для дам.

Она стремительно прошла мимо, боясь, что Ястреб задержит ее. Но он лишь проследил взглядом, как она покинула комнату, и задумчиво нахмурил брови.

Всему свое время.

Скайлар вернулась на веранду и затерялась в толпе гостей. Ястреб не спускал с нее глаз.

Вечер шел своим чередом. Люди ели, пили. Толковали о старых добрых временах, о политике — политике, проводимой в отношении индейцев, в частности. Ястреб в разговорах не участвовал. Даже среди военных могли возникнуть разногласия. Включись в спор индейцы, это могло привести к настоящему взрыву. Несколько ссор все же едва не разгорелось, но Скайлар выбрала весьма удачное время для появления.