class="p1">Однако школьное самоуправление на бумаге еще оставалось — учкомы (учебные комитеты), старосты классов (кажется, они назывались иначе), осталось пионерское самоуправление: совет отряда, совет базы, а стало быть, остался «актив»: школьный и пионерский.

Кстати, наша пионерская база была имени Андре Марти, французского коммуниста. Дух интернационализма еще витал в СССР в 30-х. Жаль только, что Марти был развенчан уже в годы Гражданской войны в Испании. Но нам в 16-й школе этот корабельный механик казался героем, наподобие героев с броненосца «Потемкин».

Я, увы, сразу же к «активу» примкнула. На свою беду, я по натуре человек активный. Пошла в легкомысленного и недальновидного папу. Советская власть долго била меня, изгоняла из своего летящего вперед к победе коммунизма состава, прежде чем я поняла: мое место на обочине и не след мне активничать…

Но тогда я еще пребывала в полном неведении всего этого, вступила в 14 лет в комсомол и гордилась тем, что меня выбрали председателем учкома. Да, меня охотно приняли в «актив», я ведь хорошо училась, толкала речи, была наивной и принимала все, что говорилось, за чистую монету.

Моя общественная деятельность тешила меня. Вершиной этой деятельности были школьные линейки, которые я проводила как председатель учкома. Школьники старших классов, начиная с пятого, выстраивались будто солдаты на плацу, образуя каре, — я стояла напротив них, иногда по правую руку от меня появлялась наша директриса, а по левую — старшая вожатая. Староста каждого класса рапортовал мне, а я командовала «смирно», «вольно».

Ну а чем все-таки конкретно занимался «актив» в 16-й школе? Решительно всем. И ничем. Как говорят гадалки, «пустые хлопоты». Работа «актива» была имитацией обычной школьной деятельности. Боролись за успеваемость и дисциплину, хотя без успеваемости и дисциплины школы не бывает по определению. Брали на себя социалистические обязательства и соревновались. Вся страна соревновалась, и школе негоже было отставать. Но как соревноваться школьникам — никто не понимал.

И все время следовало выдумывать что-то новое: то дежурства на переменках, то какую-то новую стенгазету.

И еще без конца собирали деньги на ОСОАВИАХИМ (Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству) и на МОПР (Международная организация помощи борцам революции). Деньги собирали копеечные, но у некоторых ребят и копейки были на счету. И непонятно, куда все это девалось! Куда уходили бесконечные взносы?

Однако вершиной деятельности «актива» в 16-й школе были политбои. Я просто обязана рассказать о них, иначе не смогу умереть спокойно. Стало быть, так: человек десять ребят (я и моя подруга Шура среди них), выучив назубок работы товарища Сталина за последние несколько лет, отправлялись на очередной политбой. Политбой устраивали в одной из школ (по районам). В моем случае — в одной из школ Бауманского района. Прибывшие из разных школ «бойцы» рассаживались в актовом зале, а на сцене уже были несколько человек из райкома комсомола. Кто-нибудь доставал билет и вопрошал: «Когда товарищ Сталин опубликовал работу “Головокружение от успехов”? И что было названо в этой работе “основным звеном колхозного движения”?» Шустрые «бойцы» изо всех сил тянули руки. Кому-нибудь одному давали слово. Какая удача! «Боец» вскакивал и очень громко, внятно, с восторгом провозглашал: «Товарищ Сталин опубликовал работу “Головокружение от успехов” 2 марта 1930 года и разъяснил в ней, что “основным звеном колхозного движения является сельскохозяйственная артель”». Заметьте, артель, а не коммуна. В этом и была, как теперь говорят, фишка, по-тогдашнему мудрость Сталина…

За каждый правильный ответ команде начислялись очки.

Когда наша команда отправлялась в другую школу, мы шли строем прямо по мостовой, а впереди топал кто-нибудь из ребят поздоровее и нес большой бюст Сталина. Я этот факт забыла, но Шура о нем напомнила уже в 60-х.

Хождение строем было одним из главных развлечений в 16-й школе. Например, я проходила строем по Красной площади в «сводном комсомольском батальоне». И там, на Мавзолее, в это время стоял товарищ Сталин. Перед этим мы страшно долго репетировали где-то в переулках возле Разгуляя строевой шаг. Малоприятное занятие. И как я ни настраивала себя на торжественный лад, само прохождение по Красной площади было утомительным и не очень-то воодушевляло. Отчасти это объяснялось, наверное, моей сильной близорукостью: ничего, кроме идущего, а чаще бегущего впереди комсомольца, я не видела; Сталин и его соратники на Мавзолее сливались у меня в одно мутное пятно.

Не забыть бы и о побочном результате моего общественного горения. Проводя время с «активом», я усвоила и его язык, комсомольский сленг того времени. Этот язык приводил в шоковое состояние мою интеллигентную маму.

В том школьном сленге было несколько ключевых слов. Например, «буза». Слово «буза» имело двойное значение — в первом значении: буза, бузить, бузотер — означало шуметь, хулиганить, безобразничать. Был даже такой журнал — «Бузотер». Во втором — чепуха, ерунда, несерьезно, трын-трава. Ключевым словом было и слово «шамовка», особенно ненавистное маме. От «шамовки» образовывалось много глаголов, таких же неаппетитных: «шамать», «пошамать», «нашаматься». Много было и других, часто употребляемых сленговых слов. Например, «деваха» вместо «девушка», «девочка».

Но, насколько я помню, в нашей рабочей школе никто не матерился. Во всяком случае, матерных слов я не знала. И на том спасибо!

Должна честно признать, что многие из нашего класса держались от «актива» подальше. Видимо, были умнее. Но эти ребята учились в 16-й школе с первого класса. А мы с Шурой поступили сразу в восьмой, нам надо было как-то поставить себя. Учились мы обе на пятерки, но кто и когда особо уважал отличников? Другое дело, когда мы стали выступать на собраниях и сборах в пионеротряде. А потом я осознала, что толку воду в ступе, создаю много шума из ничего и теряю время на полную муру, на видимость дела. Да еще сыграл свою роль элементарный инстинкт самосохранения — надо было серьезно заниматься, — я хорошо понимала, что 16-я школа не гарантирует поступления в вуз, если вовремя не возьмешься за ум.

Впрочем, и в самом начале активности меня мучили сомнения. Я даже написала в восьмом классе первую и последнюю в своей жизни поэму, которая кончалась такими печальными словами:

Социализм

Будут строить Яшина

И Оля Хализева.

Эту свою поэму я прочла одной только Люсе Румановой, с которой мы вместе поступали в 16-ю школу. Люся написала в ответ свою поэму, кончавшуюся оптимистичными строками о том, что социализм будут строить Оля Хализева и мы с Люсей.

К сожалению, способной, работящей Люсе скоро пришлось покинуть школу: ей надо было устраиваться на службу, чтобы помочь семье…

В общем,