Прилетело, откуда не ждали.

Хотя, если положить руку на сердце — было ожидаемо, после моих недавних художеств. Только беспокоил вопрос: «Если „Нью-Вирт“ так неугодны мои действия, почему просто не отключить моего персонажа? Они же это с лёгкостью могут».

Раз плюнуть, в следствии чего напрашиваются только два вывода.

Первый: Это личная игра Ноймана, которому я поломал некоторые планы. Насколько простираются его возможности, я не знал. Признаться, мне бы очень помогла эта информация, но никто, почему-то, не спешил ею со мной делиться.

А второй вариант, на который я подспудно надеялся: «Нью-Вирт» даже не знают о художествах безопасника, и поощряют мои «действия в игре», как приносящие в игру определённый «фан», считая, что Владимир Белевский до сих пор работает у них «тестировщиком». А работает ли?

Что из этого справедливо, пока непонятно!

Разбираясь в щедро дарованном системой, я не заметил, как пейзаж сменился. С удивлением замечая, как на белоснежном полотне появляются крупные тёмные вкрапления, я закрыл интерфейс и попытался транслировать Стражу команду остановиться.

Куда там? С таким же успехом я мог ложкой для обуви включать у зеркала второй федеральный канал. Страж нёсся, как сорвавшийся с цепи, игнорируя мои эмпатические потуги.

В уши стали врываться звонкие крики, тут же остававшиеся позади, как и размахивающие конечностями мелкие фигурки.

— А ну стоять, — гаркнул я, потянув на себя шкуру животного, которое плевать хотело с высокой башни храма на мои увещевания. — Стой, собака сутулая!

Страж зарычал и внезапно остановился, упёршись всеми конечностями в мёрзлый грунт, пробороздив две немаленькие траншеи.

— Да сраный бл…. — пытался заорать я от неожиданности, находясь в полёте, но врезавшись во что-то мягкое холодное и воняющее, как стадо рибусов, инстинктивно закрыл рот, чтоб, значит, это самое воняющее не попало.

Удар о землю вышел скользящим и только боги ведают, как я не свернул шею, повторяя великий подвиг Гастелло. Заорав, материализовал «крис» пытаясь распороть то, во что меня замотало, но на руки что-то навалилось, не давая использовать оружие.

— Всех убью — один останусь, твари, — рванулся я, когда кто-то больно пнул меня по рёбрам. — Вы чё делаете, скоты? А-а-а-а!

— Отпустить, — скомандовал, будто сквозь вату, знакомый голос, и я почувствовал, как груз с моих рук пропал. — Вставай, Первожрец. Отойдите от него, кому сказал! Да-а-а-а, наделал ты делов.

Чего-о-о?

Яростно сбросив с себя чью-то шкуру, я вскочил и увидел перед собой ораву гоблинов, намерения которых были далеки от дружелюбных, судя по направленным в меня кривым копьям.

— Это друг! — заорал один из гоблинов, звякнув связкой черепков на поясе и отвесив смачного пинка сначала одному, а потом второму стоявшему рядом с ним гоблину. — Кыш отсюда, — потряс он посохом, а я с удивлением узнал в нём шамана, который приходил в Храм Тиамат.

— Ну кто так в гости ходит? — возмутился Орих, всплеснув руками и смешно встопорщив уши. — Три зимника сломал, один порезал, котел перевернул, Гамыжа чуть не раздавил.

— Я это… — смутился я, увидев тот бедлам, который натворил и пресловутого Гамыжа, который сейчас распластавшись на снегу, кряхтел, пытаясь подняться.

Сломанные жерди, валяющиеся шкуры, перепуганные гоблины с копьями и посреди этого дебоша — погнутый огромный котёл, который, вероятно, никогда не мыли, валяющийся в россыпи исходящей паром вывернутой на снег похлебки.

— Простите, — вжал голову в плечи я. — Это… светлых дней, Орих.

Пока старый шаман пинками и зуботычинами наставлял гоблинов на путь истинный, стараясь организовать наведение порядка в разгромленном стане, я осмотрелся.

Прожигая меня взглядами, далёкими от дружелюбных, злющие, как сто чертей гоблины, пытались установить назад зимники, которые я для себя обозначил, как «юрты». Демон его знает, чем юрта отличается от чума, или той же «иглы», но смотрел на это зрелище с интересом.

Коротышки ставили жерди, натягивали на них жутко воняющие шкуры, обкладывая по периметру камнями, а потом засыпали снегом так, что получался большой сугроб, с остроконечным колпаком. Попрыгав на импровизированной снежной горке, они унылой ватагой тащились к очередной «аварии».

Двое гоблинов недалеко от нас пытались перевернуть огромный котёл, в котором можно было смело варить буйвола, забавно поднатужившись, но выходило у них так себе, если сказать мягко. Особенно после того, как у одного из гоблинов соскользнули замерзшие пальцы, которыми он вцепился в пищевой инвентарь. Коротышка едва успел отскочить, чтобы не придавить ноги.

Крик его товарища далеко разнёсся над станом, заставив меня дёрнуться в испуге. Шарахнулся даже Страж, до этого спокойно подчищающий остатки гоблинского варева, будто обыкновенная дворняга. С подозрением покосившись на музыкального гоблина, он счёл лучшим отойти, от греха подальше. Вдруг это заразно.

У меня перед глазами, почему-то всплыла плачущая Монсерат Кабалье. Такое драматическое сопрано, как выдал этот бедолага, ей не снилось даже в её лучшие годы.

Орих, глядя на это броуновское движение, поднял глаза к небу. Мне кажется, что он просил немножечко сообразительности своему племени.

Учитывая, что я до этого время станов ещё не видел, тем более гоблинских, мне было жутко интересно всё, что касалось быта этой расы. С удивлением прислушавшись к своим ощущениям, понял — я совершенно не чувствую никакой ненависти к этим криволапым недотёпам. И дело было вовсе не в том, что они находились под рукой Тиамат. Просто они были какие-то… другие, что ли. Совсем не похожи на ублюдков, повстречавшихся в первом моём «инстансе».

С чего я вообще прозрел: гоблины, отошедшие от первоначального шока, совсем не боялись Стража. По идее, при виде исходящего Мглой громадного Пса, они должны были как минимум разбежаться, на ходу увеличивая вес в своих подштанниках.

Но — нет.

Коротышки с почтением косились на Стража, а некоторые проходя мимо, даже уважительно кланялись, что пёс благосклонно принимал с величественной, словно у Сфинкса, рожей.

Э, кривоногие, а ничего, что я на нём приехал?

— Смотри не привыкни к почестям, — недовольно бросил я Стражу, обращающим на меня внимания не больше, чем на низко пробегающие облака. — Я с тобой разговариваю, неблагодарное животное. Полюбуйся, — обвёл я руками вокруг, — это всё благодаря тебе, лошадь ты хромоногая. А между прочем, ты до сих пор жрёшь мою «ману». Вкусно?

Да плевать хотел Страж на мой монолог. Мне даже показалось, что в его глазах на миг мелькнуло торжество, а на периферии сознания прозвучало еле уловимое: «Пффф».