Я сомневаюсь, отвечать ли, боясь разочаровать его.

– Я работаю в книжном магазине.

– Что ты имеешь в виду? – говорит он.

– «Blair Books».

– Ты работаешь в «Blair Books»?

– Я переехала обратно после того, как ты… – Я не договариваю и формулирую свою мысль по-другому: – Я стала там работать. И теперь мне это на самом деле нравится. Теперь магазин стал моим.

– Твоим?

– Да, я управляю им. Родители, впрочем, заходят время от времени. По большому счету, они удалились от дел.

Джесс смотрит на меня так, будто не в состоянии осмыслить это. А потом выражение его лицо кардинально меняется.

– Круто, – говорит он, – я такого не ожидал.

– Я знаю, – говорю я. – Но дела идут хорошо. Мне это доставляет удовольствие.

– Порядок, – говорит он. – Тогда завтра, я полагаю, ты будешь в магазине?

– Обычно я прихожу около девяти. Мы открываемся в десять.

– Можно мне позавтракать с тобой?

– Позавтракать?

– Не надейся, что я стану ждать до обеда, чтобы увидеть тебя… – говорит он. – До завтрака и то слишком долго.

Я раздумываю. Я думаю о Сэме. Я начинаю говорить, ощущая гнетущее чувство вины.

Не давая мне ответить, Джесс добавляет:

– Давай, Эмма. Ты же можешь позавтракать со мной?

Я киваю.

– Да, хорошо, – говорю я. – В половине восьмого?

– Великолепно, – говорит он. – Ты назначаешь мне свидание.

В начале девятого я заезжаю на парковку у нашего дома. Выйдя из машины, я запахиваю пальто. Поднимается ветер, температура упала, солнце уже село, резкие порывы ветра обдувают прохладой мои плечи и шею. Я устремляюсь к дому.

Вхожу в лифт, нажимаю кнопку четвертого этажа. Смотрю, как закрываются двери лифта, и после этого закрываю глаза.

Когда он спросит меня, как прошел сегодняшний день, что я скажу ему?

Как же я скажу Сэму правду, если я не знаю, какова она?

Я так погружаюсь в собственные мысли, что подпрыгиваю, когда в лифте раздается мелодичный звон и двери открываются.

В холле, прямо у нашей двери, стоит Сэм.

Прекрасный, добрый, ошеломленный Сэм с разбитым сердцем.

– Ты вернулась! – восклицает он. – Только что, когда я выносил мусор, мне показалось, что я видел, как твоя машина подъезжает к дому, но не был уверен… Я звонил тебе раньше, на самом деле, несколько раз, но ты не отвечала, поэтому я не знал, вернешься ли ты домой.

Он не знал, вернусь ли я домой.

У Сэма остекленевшие глаза, он плакал. Видимо, он думает, что, если будет вести себя достаточно оживленно, я ничего не замечу.

– Прости. – Я обнимаю его и чувствую, что он склоняется ко мне. Очевидно, что ему легче. – Я потеряла счет времени.

Мы направляемся к нашей квартире. В тот момент, когда дверь открывается, до меня доносится запах томатного супа. Сэм готовит невероятно вкусный томатный суп, острый, прозрачный и сладкий.

Я заворачиваю за угол кухни и вижу, что все готово для того, чтобы пожарить сырные тосты, включая вегетарианский чеддер, потому что я убеждена, что с детства не переношу лактозу.

– О боже, – говорю я. – Ты готовишь на ужин томатный суп и сырные тосты?

– Да, – отвечает он, пытаясь оставаться равнодушным, делая над собой значительное усилие для того, чтобы его голос звучал беззаботно. – Я подумал, что тебе, возможно, будет приятно, поскольку сегодня так холодно.

Он подходит к разделочной доске и начинает складывать сэндвичи, а я ставлю сумку на стол и сажусь. Я наблюдаю за тем, как тщательно он трет сыр, медленно намазывает маслом хлеб, пока я расстегиваю ботинки. Руки Сэма слегка подрагивают, лицо выглядит обиженным, словно он работает в сверхурочное время только для того, чтобы оставаться спокойным.

На него больно смотреть, понимая, что он так старается в этот момент вести себя нормально, что он старается быть понимающим, терпеливым, уверенным, хотя чувствует все, что угодно, только не это. Он стоит здесь, ставит сковороду с ручкой на средний огонь, пытаясь делать вид, что тот факт, что сегодня я встретилась со своим (бывшим) мужем, не раздирает его изнутри.

Я не могу больше мучить его.

– Мы можем поговорить об этом, – говорю я.

Сэм смотрит на меня.

В кухню входит Моцарт, а потом разворачивается и уходит, словно понимая, что ему здесь не место. Я вижу, как он присоединяется к Гомеру, лежащему под пианино.

Я беру Сэма за руку.

– Мы можем поговорить обо всем, что у тебя на уме, ты можешь спросить меня о чем угодно. Это и твоя жизнь тоже.

Сэм отворачивается от меня, а потом кивает.

Он выключает газ.

– Вперед. Все, о чем ты хочешь узнать. Просто спроси меня. Будем честны, и все будет нормально. – По правде сказать, я не знаю, что имею в виду, говоря «нормально».

Он поворачивается ко мне и спрашивает:

– Как он?

– О, – произношу я, удивляясь тому, что первый вопрос Сэма о здоровье Джесса. – Он в порядке. Здоров. Кажется… он как будто привыкает. Я не упоминаю о том, что он выглядит почти до странности хладнокровным, и единственное, что его интересует, – это вернуть наш брак.

– Как ты?

– Я тоже в порядке, – говорю я. – Я слегка потрясена всем, что происходит. Так странно видеть его. Я не знаю, что с этим делать. – Я объясняюсь расплывчато, так как боюсь все свести на нет. Я боюсь доверять одному чувству больше, чем другому. Я честно не знаю, как подобрать слова, даже если серьезно отношусь к некоторым из них.

Сэм слушает и кивает. А затем делает глубокий вздох и спрашивает о том, о чем ему, на самом деле, хочется узнать. Ясно, что первые два вопроса были разминкой, а теперь начинается игра.

– Ты его целовала?

Смеется он, что ли? Как часто мужчины видят предательство в наших поступках, а не в чувствах.

– Нет, – говорю я, тряхнув головой.

Сэм мгновенно успокаивается, но мне становится хуже. Я обхожусь отговорками. Джесс даже не попытался поцеловать меня, поэтому я не знаю, позволила бы я ему поцеловать себя или же поцеловала бы я его в ответ. Но я тем не менее ставлю это себе в заслугу, словно я устояла. Мне стыдно.

– Я бы понял, если бы ты поцеловала его, – говорит Сэм. – Я знаю, что… полагаю, мои слова…

Я жду, пока он договорит, но он обрывает фразу. Просто умолкает, словно ему не по силам попытаться облечь свои мысли в слова.

Я понимаю, что он чувствует.

Сэм снова включает горелку и продолжает делать сэндвичи.