Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подскочив как ужаленный, участковый сорвался с места и только зашипел сквозь зубы, когда ключ отказался проворачиваться в замке. Дима дергал дверь, руки тряслись от нетерпения. Наконец замок уступил, щелкнув, и лейтенант скатился по ступенькам. Бросив быстрый взгляд в сторону Панелек, он повернул к дому. Туда было ближе.
– Ма! – с порога крикнул он в глубину квартиры.
На шум выглянул отец:
– Нет ее дома, сынок. В магазин ушла.
– Черт! – выругался Дима и наклонился к обувной полке.
На пол полетели его тапки, стоптанные шлепанцы отца, кроссовки, мамины тапочки с пушистыми помпонами. Последними он вытянул «выходные» босоножки матери, которые, кажется, не видел на ней ни разу.
– Что ты там ищешь? – с веселым интересом наблюдая за обувным погромом, спросил отец.
– Ничего, пап. Нашел уже. Прости, тороплюсь.
Дима прихватил с крючка ключи от машины и вышел из квартиры с одной сиреневой босоножкой в руке. На Никину она походила мало: та была на мягкой подошве, без каблука, а у этой подошва казалась тоньше и жестче, плюс имелся невысокий пустотелый каблучок. Но для задуманного лейтенантом это пока не играло особой роли.
Кинув ее на пустое сиденье пассажира, Дима завел машину и выехал со двора на Центральную. Свернув в переулок, где начинались дачные домики, он уперся в тупик и, выскочив из машины, полез сквозь кустарник напролом к близкой, но не видной отсюда реке.
Как он и ожидал, вода у берега оказалась покрыта зеленой тиной. Осторожно воткнув в нее мамину босоножку, Дима ждал. Ничего не происходило. Одинокий предмет маминого гардероба торчал из пузырящейся вязкой массы, как ложка из банки с рыночной сметаной, и тонуть не собирался. Только слегка покачивался вместе с влажным и воняющим гнилью зеленым островком. В камышах робко распевались перед вечерним концертом лягушки.
Дима вытащил босоножку и поспешил обратно к машине. Сиреневая кожа ремешков и половина подошвы позеленели и покрылись неаппетитными сгустками. Отбросив закравшееся в мысли опасение, что мама вряд ли обрадуется результату его экспериментов, лейтенант снова выехал на Центральную и помчался к мосту. Не доезжая, остановил машину на обочине и бегом спустился к песчаному берегу, который все в поселке именовали пляжем. Завернул форменные брюки до колен, стянул ботинки и вошел в чистую воду.
Босоножка покачалась на воде пару секунд и, словно маленький «Титаник», задрала носок к небу. Каблук перевесил и утянул ее в воду целиком. Дима повторил действо трижды, и она трижды пошла ко дну.
Довольный, он выудил почти чистую, но основательно промокшую босоножку из воды и, подхватив ботинки с носками, вернулся к машине.
– Что мы имеем? – спросил он себя, обуваясь.
Носки не желали натягиваться на влажные ступни, но лейтенант упорствовал.
– Ника потеряла ее на этой стороне, не на той. Переплыть реку у ее обувки не вышло бы. И потеряла она ее у берега, там, где камыши и собирается тина. Скорее всего когда труп грузили в лодку. Вместе с тиной босоножка могла дрейфовать, но не слишком далеко от того места, где ее и нашли. Значит, нужно обыскивать берег, – бормотал он себе под нос, справившись с носками и зашнуровывая ботинки. – А значит, лодка все-таки была! И она где-то спрятана. Осталось только понять – где?
Глава 4
Дурочка деревенская
«Гугл» нашел пять женщин с таким именем во «ВКонтакте» и девять – в «Инстаграме». Только одна из всех указала местом проживания Малинники. Стас открыл ее страницу и удивленно почесал в затылке. Судя по профилю, девчонке было семнадцать. Самая обычная – русые волосы до плеч, вздернутый нос, пухлые губы, причем свои, уж в этом Стас разбирался.
Он полистал фотографии, которых оказалось совсем немного. Какая-то сельская вечеринка, она среди таких же подростков; зимний пейзаж, и девчонка неумело позирует возле березы – в голубом пуховике и без шапки; она же – у воды, на песке. «Фигура хорошая», – машинально отметил мозг. Что общего у отца могло быть с этой девчонкой, всеми достоинствами которой могли быть только красивые серые глаза да губы? Ну, может, еще задница. Это казалось какой-то ошибкой, нелепицей.
Над фальшивым камином в его студии, прямо по центру пустой бронзовой рамы, резко контрастировавшей с белой кирпичной стеной, неумолимо отсчитывали время цифры на сером экране электронных часов. До встречи с Киром оставалось чуть меньше суток.
* * *
– Стас! – Кир, само радушие, повернулся и раскинул руки, будто намеревался заключить его в объятия.
Стас остановился в растерянности. Впрочем, Кир руки опустил сразу же, не сделав ни шага к нему навстречу.
– Привет, – выдавил Стас.
– Привет-привет. Проходи, садись. Надеюсь, ты принес мне добрые вести? – улыбнулся хозяин дома.
От его улыбки Стасу всегда становилось не по себе. Так наверняка улыбаются крокодилы: широко разевают пасть с немереным количеством зубов, а глаза при этом осматривают жертву холодным взглядом рептилии. На рептилию он и походил: вытянутый лысый череп весь в неровных буграх и шишках, узкое лицо с длинным подбородком, глубоко запавшие бесцветные глаза, большие веки – в складках, а губы такие узкие, что рот кажется красной раной на бледном лице. Сколько ему лет, не знал никто, как и того, откуда он появился. Кир быстро стал своим на всех модных тусовках ночной Москвы, и у него можно было достать все, что угодно: от VIP-карты любого клуба и билета на закрытые мероприятия, любой наркоты, любого лекарства из разряда запрещенных до нужной суммы денег в любой час дня и ночи. Вот только стоили его услуги немало и проценту по ссудам мог позавидовать самый жадный банк. Зато качество услуг не хромало. Только рассчитывайся вовремя…
Стас прошел по изношенному до бесцветности ковру – и скажи, что он персидский! – и опустился в неудобное кресло напротив хозяина дома, покосившись на верзилу, с каменной рожей застывшего за его спиной.
– Ну же, Стас, не томи! Какие у нас новости?
Вкрадчивое «у нас» заставило Стаса вздрогнуть. Еще два дня назад он был курицей, от которой ожидали золотых яиц, а сегодня?
– Отец пока в коме. Операция прошла не так гладко, как все рассчитывали, – начал он.
– Все? – забавляясь, перебил его Кир и тут же
