– Могу я хотя бы одеться? – говорит он стоящему рядом с ней офицеру в форме.

Офицер поворачивается к стоящей позади него женщине. Это детектив-инспектор Керри. Она кивает.

– Но, боюсь, я вынуждена просить констебля Родригеса пойти с вами.

– Что?

– Извините. Просто таковы правила.

– Но чем это вызвано? В чем срочность?

– В том, мистер Пик, что мы должны доставить вас в участок, чтобы допросить по поводу исчезновения Сафайр Мэддокс. У нас также есть ордер на обыск вашей комнаты. – Она показывает лист бумаги. Оуэн моргает. – Боюсь, это означает, что мы должны проследить за тем, чтобы вы ничего не трогали в своей комнате. Извините, – говорит она и улыбается. Ее улыбка его нервирует. На первый взгляд она почти приятная, но в самых дальних ее уголках таится что-то холодное и жестокое.

Он хочет что-то сказать, но понимает, что не может подобрать слов. Он на каком-то уровне осознает: все, что здесь происходит, он может еще больше усугубить, сказав или сделав что-то неправильное. Поэтому он решительно кивает и направляется в свою комнату, мужчина-констебль идет за ним следом. Пока Оуэн одевается, его взгляд блуждает по комнате. Он пытается вспомнить, что здесь может быть, что они могут найти, что могло бы каким-то образом связать его с исчезновением девушки, о которой он еще два дня назад никогда не слышал, девушки, которую он, возможно, даже не видел, и она ему только померещилась.

– Быстрее, мистер Пик, пожалуйста.

Он надевает вчерашнюю одежду. Он бросил ее в груду белья для стирки, намереваясь сегодня надеть что-то свежее, но сейчас он даже не может придумать, что бы ему надеть. Он натягивает свои старые, подклеенные ботинки и проводит рукой по мокрым волосам. И нащупывает на лбу что-то непонятное. Убирает руку и видит: это засохшая кровь от острых ножниц. Кровь продолжает сочиться, и он идет к прикроватной тумбочке за коробкой салфеток, но констебль говорит:

– Сэр. Пожалуйста, ничего не трогайте.

– Но у меня идет кровь.

– Мы займемся вами, как только вы сядете в машину. А пока убедительная просьба, оставьте здесь все так, как есть, сэр.

Оуэн кривит лицо. Затем еще раз оглядывает спальню, хватает с крючка на задней стороне двери куртку и идет за полицейским по коридору.

Тесси стоит у двери. На ней шелковое кимоно поверх зеленой пижамы. Волосы распущены. Она выглядит усталой и грустной. Когда Оуэн проходит мимо нее, она касается его руки и спрашивает:

– Что ты сделал, Оуэн? Что ты сделал?

– Ради бога, я ничего не делал. Ты же знаешь, что я ничего не делал.

Тесси поворачивается и уходит.

– Ради бога, Тесси, – кричит он ей вслед. – Ты же знаешь, я ничего не делал!

Она заходит в свою спальню и тихонько закрывает за собой дверь. Он чувствует на своем плече руку.

– Мистер Пик, пожалуйста, нам нужно идти.

Он стряхивает руку. На смену испугу и шоку приходит злость.

– Я иду, – говорит он. – Я иду, ясно?

Выходя из дома, он внезапно ловит себя на том, что пропорции улицы изменились, что-то стало не так, ощущение надвигающегося хаоса. И тут появляются они: стая, настоящая хищная стая. Десяток мужчин и женщин с фотоаппаратами и микрофонами, все они, как по команде, рванули к ним. Констебль и инспектор инстинктивно прикрывают его руками и ведут сквозь толпу вперед.

– Мистер Пик, мистер Пик!

Они знают его имя. Откуда они знают его имя? Как они узнали, что это произойдет? Как они узнали?

Он поднимает взгляд и смотрит прямо в объектив фотоаппарата. Он широко распахивает глаза, и его ослепляет яркая белая вспышка. Что-то вновь вынуждает его опустить голову. Он в машине. Дверь машины закрыта. Рядом с окном лица и объективы. Автомобиль движется быстро, люди пытаются прикоснуться к нему. Они так близко, что Оуэн не понимает, почему колеса не давят им ноги. А потом он уже не на улице, он на главной дороге, и больше нет людей с фотоаппаратами, лишь обычные пешеходы, которые идут куда-то по своим делам. Оуэн откидывается на сиденье и шумно выдыхает.

– Кто им сказал? – спрашивает он, обращаясь к затылкам двух человек, сидящих впереди.

– Прессе? – уточняет женщина.

– Да. Кто им сказал, что вы идете за мной?

– Боюсь, я понятия не имею. Они знали, что мы обыскивали местность. Люди говорят. Мне жаль, что вам пришлось это испытать.

– Но… это будет в газетах, – говорит он. – Люди подумают, что это сделал я.

– Что сделали, мистер Пик?

Он смотрит на ее лицо в зеркало заднего вида. Она смотрит прямо на него. Снова та же леденящая кровь улыбка.

– Это! – говорит он. – То самое, за что вы меня арестовали.

– Вы не арестованы, мистер Пик. Еще нет.

– Тогда почему? – Он смотрит в окно, наблюдая, как маленькая девочка из бюро по выгулу собак пытается погрузить в кузов фургона гигантскую гончую. – Почему я здесь?

Он смотрит на себя в зеркало заднего вида. Его волосы немного подсохли. С одной стороны они короче, чем с другой, а сверху торчат. Кровь из пореза высохла и превратилась в огромную слезу, стекающую ему на бровь. Он выглядит ужасно. Кошмарно. И национальная пресса только что сфотографировала его в таком виде, когда его сажали на заднее сиденье полицейской машины, чтобы отвезти на допрос о пропавшей девушке-подростке. И это при том, что ему даже не нравятся девочки-подростки. И он даже не арестован. Он забыл дома телефон. Что, если Диана попытается отправить ему сообщение? Вдруг она думает, что он ее игнорирует?

А потом ему приходит в голову еще более пугающая мысль. Что, если его снимок завтра будет в газетах? С растрепанными волосами, ссадиной над бровью и во вчерашней одежде, похожий на жуткого извращенца, с заголовком, кричащим что-то вроде «ЭТО УБИЙЦА САФАЙР»?

Он громко стонет вслух.

– С вами все в порядке, мистер Пик?

– Нет! – отвечает он. – Боже. Нет, конечно, хуже некуда. Я попаду в газеты, хотя я даже не арестован! Это вообще законно?

– Да, мистер Пик, боюсь, это законно. Увы, но это так.

– Но все увидят мое лицо, а потом вы отпустите меня, и никого не будет волновать, что я этого не делал, но мое лицо они запомнят. Я никогда не найду работу, я… – Он представляет, как Диана сегодня вечером откроет в метро «Ивнинг Стэндард». – О боже!

– Мистер Пик. Давайте не будем делать скоропалительных выводов, договорились? Надеюсь, мы сможем отпустить вас через час или два. Уведомим прессу. Вряд ли они станут рассказывать историю, если в ней ничего нет. Так что давайте посмотрим, как у нас пойдут дела, ладно? – Инспектор вновь улыбается.

Оуэн откидывается, обхватывает руками живот и слегка покачивается. Окружающий мир кажется ему смирительной рубашкой, высасывающей весь воздух из его грудной клетки, сжимающей ему кости. Оуэн смотрит в окно на людей: нормальные люди, заняты нормальными делами. Ходят по магазинам. Идут на работу. Быть нормальным внезапно кажется самой чужеродной вещью в мире, чем-то таким, что он с трудом может себе представить.