Чуть позже, в доме герцогини де Полиньяк, я встретилась с маркизой де Шатенуа. Эта женщина всегда вызывала у меня симпатию, а сегодня особенно. Мне ужасно захотелось поведать этой темноволосой грациозной красавице то, что со мной произошло. Она умела слушать и, уяснив, в чем дело, ласково сжала мои руки в своих.

– Вы хотите услышать мой совет, Сюзанна? – мелодичным голосом спросила она.

– У вас больше опыта, я знаю. Что мне делать? Этот человек вел себя так грубо, но я не чувствую себя оскорбленной…

– Это его тактика, дорогая. Будьте уверены, раз он вел себя так, значит, вы его поразили. И стратегия его – добиться, чтобы вы сами крикнули: «Возьми меня!»

Я вспыхнула от гнева.

– Вы уверены, Изабелла? Этот адмирал, должно быть, помешан!

– Вам просто не хватает раскованности, моя дорогая. Вы привыкли, что мужчины за вами ухаживают.

– Любое другое поведение кажется мне совершенно неприемлемым.

– И однако, иногда бывает по-другому. Если бы на вашем месте была я, я бы не задумываясь сказала то, чего ждет этот ваш адмирал…

– Ну да, – возразила я гневно, – и он бросил бы вас через неделю да еще обозвал бы дурой, как несчастную Адель…

– Ну и что? Я и сама не люблю долговременных связей. Она сказала не все, что думала, я это чувствовала. В это время подавали сладкое, и лакеи раскладывали по тарелкам бланманже. Я заметила, что Изабелла наблюдает за мной. Когда лакей отошел, она, словно решившись, сказала:

– Послушайте, Сюзанна. Мне жаль вас. Этот человек не стоит таких усилий. Я расскажу вам все, что думаю о нем. Адмирал де Колонн – эгоист, и даже в постели он будет думать только о себе. Это нельзя исправить. Он такой человек, что ему безразличны чувства партнера, и от любви с ним вы не получите удовольствия. Ваша связь станет для вас источником усталости и разочарования… Кроме того, у него какие-то странные политические взгляды, он революционер. И я уверена, что любой свой каприз он поставит выше вас, моя милая…

– Ах, я не верю. Вы нарочно разочаровываете меня, вы для себя хотите его сохранить!

– О, я ожидала такого упрека. Но вы не правы. Мое сердце, к счастью, не ужалено так, как ваше, и я свободна от чар адмирала. А вас хочу предостеречь. Он не подарит вам ни капли счастья и ни капли уверенности, он выжмет из вас все силы. Вы будете долго терпеть, будете стараться все наладить, но у вас ничего не получится, и вы расстанетесь. Иначе говоря, он съест вас за завтраком и выплюнет. По сравнению с ним граф д'Артуа – ангел. Он, по крайней мере, никому не разбивает сердец…

5

Сентябрьский ветер легко забавлялся с вьющимся белокурым локоном, выбившимся из-под моей шляпы. Вечерело. Голоса фрейлин королевы, принимающих участие в пикнике, остались позади, на аллее Ментенон. Я стояла у Большого канала, среди ровных ковров газонов, в чьи зеленые рамы были заключены гладкие водные зеркала. Золотые зори предзакатного часа были смягчены легким, стелющимся над водой туманом. Прямые аллеи уводили взор вдаль, к блистающему на горизонте Версальскому дворцу. Как я любила этот парк, особенного вечером, когда золотое небо отражается в чашах бассейнов и длинные тени ложатся на песок четким решетчатым узором!

Я медленно прошла на площадь Звезды, а оттуда – на аллею Сен-Сир. Мне не хотелось встречаться с дамами. Куда лучше побродить в одиночестве, грустно любуясь всем этим великолепием. Осень всегда вызывала у меня грусть. Краски сентября были пока еще такие нежные и светлые, как на картинах Буше; не осеннее золото, а воздушное пирожное. Да и все вокруг казалось мне таким хрупким, атектоничным, вобравшим в себя признаки причудливого рококо.

Иногда среди этой красоты меня охватывало странное чувство обреченности, пустоты, конца. Я не всегда верила в реальность Версаля. Жизнь была так безмятежна, нравы свободны, вкусы прихотливы, что это иной раз казалось сном. Как воздушные замки мечтателя… Я услышала рядом с собой смех, оглянулась и заметила на одном из газонов картину, словно рожденную воображением Ватто: несколько флиртующих пар, а среди них – юная дама с тонким профилем, своенравно повернув изящную белокурую голову, нехотя слушала поклонника. Она показалась мне удивительно похожей на нежную и жестокую, обворожительную и грешную Манон Леско, сводившую с ума бедного шевалье де Грие… В то же время фигуры людей выглядели такими маленькими и хрупкими рядом с барочной скульптурой, словно напоминали о призрачности людского тщеславия.

Я взглянула на небо: оно было уже не золотое, как четверть часа назад. Воздух был насыщен сыростью. Ясно, что надвигается дождь. Я ускорила шаг, а потом и побежала по аллее Свиданий. Я знала, что где-то рядом должны быть какие-то придворные, и мне не хотелось быть застигнутой осенней грозой в одиночестве. Конец аллеи уже был затянут молочно-серой пеленой. Еще пять минут – и хлынул дождь, а я так никого и не встретила. Напрасно было бы и думать успеть добежать до дворца. Теперь мне хотелось найти какое-нибудь убежище, чтобы переждать непогоду, иначе мое бархатное платье и перья на шляпе будут выглядеть весьма жалко.

Дождь хлынул потоками. Почерневшие стволы дубов и кусты были окутаны влагой, по дорожкам струились ручьи воды, капли дождя пузырились в лужах, на мокрых листьях появились серо-стальные отблески. Промокшая до нитки, я вбежала под портик храма Амура. Подол юбок, тяжелый и влажный, прилип к ногам, да еще был замызган грязью. Я бросила свою чудесную широкополую шляпу – теперь она уже ни на что не годилась. Волосы повлажнели и, казалось, здесь, в полумраке, отливали медью.

Не знаю почему, но дождь освежил меня, вывел из меланхолии, и я почувствовала радость. С неба низвергались потоки воды, два или три раза сумерки идиллично-языческого храма ослепительным голубым светом озаряла молния. Я припомнила мелодию, так любимую Марией Антуанеттой, и запела:

Пока бежит вода в ручье среди лугов,—

Тебя любить я буду…

Потом мне захотелось освободиться от мокрых чулок, и я, не стесняясь, подняла подол, явив богу любви Амуру целый каскад нижних юбок. Мерно шумел дождь, вечерний ветер обдавал меня холодной осенней свежестью и едва уловимыми брызгами. Мне было жарко – то ли от бега, то ли от странного возбуждения, завладевшего мной. Как нелепы были мои грустные мысли! Ведь мне всего восемнадцать, я юна, красива, обаятельна, и впереди у меня – вся жизнь! Стоит ли расстраиваться из-за того, что Версалем завладевает осень и теплое бабье лето вот-вот сменится октябрьской непогодой?

Шopox раздался сзади. Я не успела даже оглянуться. Чьи-то горячие сильные руки обняли меня, пальцы пробежали по обнаженной шее и золотистой коже плеч, а потом, обхватив меня сзади, легли на волнующуюся грудь. Я даже не испугалась неожиданному появлению незнакомца. Он явно не хотел мне зла, и его руки появились так кстати, что, в унисон его действиям, нервически-сладкая дрожь сотрясла меня. Я закрыла глаза. Незнакомец повернул меня к себе, и его жадные губы яростно прильнули к моему рту. Его рука сжимала мою грудь, а поцелуй был так жесток и неистов, что я почти задыхалась, повинуясь этим твердым губам и языку, алчно исследующим каждую пору кожи моего рта. Страстный стон облегчения вырвался у меня: наконец-то я нашла кого-то, кто ведет себя так смело и грубо, кто смог победить все мои сомнения, подчинить себе. Сейчас я была свободна от колебаний, он все решал сам. И только это имело значение. Чувствуя его страсть, тяжелую, как космос, я не открывала глаз.