Герцог как будто раздумывал или не решался сказать. Потом, улыбаясь чуть смущенно, но не теряя бравады, произнес:

– А не зайти ли мне к вам на чашку шоколада? Эдак ближе к полуночи? Мы прекрасно проведем время.

Первым моим желанием было вспылить и закончить разговор пощечиной, но я почему-то сдержалась. Ведь именно этого я искала мысленно… Разве не так? Я подавила возникшее чувство протеста и взглянула на Лозена повнимательнее. Он хорош собой, неплохо сложен, говорят даже, отличный любовник… Правда, я не люблю его. Ну и что? К черту эти сантименты! Мне ведь уже не пятнадцать лет.

– У меня нет желания пить шоколад, я предпочитаю какао, – сказала я уклончиво.

– Я тоже. Значит, в полночь?

Я неопределенно кивнула, и Лозен вообразил, что имеет на меня права. Его руки обвились вокруг моей талии, он почти насильно притянул меня к себе, разомкнул губы поцелуем. Я не сопротивлялась, но и не ответила ему. Он отпустил меня, разочарованный.

– Вы так соблазнительны, но холодны, как девственница. Неужели и ночью меня ожидает то же самое?

Его голос звучал огорченно, но не оскорбленно.

– Не знаю, – произнесла я невнятно.

– Не знаете? Ах вы мой чистый ангел! Вам явно не повезло с мужем. Я уверен, что несколько месяцев, проведенных в его компании, являются причиной вашей холодности…

– Послушайте! – прервала я его громко, но нерешительно. – Я не собираюсь обсуждать это с вами…

– Да и не надо. Я все знаю. Мне ли не знать, каков из Эмманюэля любовник…

– Достаточно, я прошу вас.

– Хорошо. Значит, я приду?

Я чуть-чуть наклонила голову, чтобы скрыть свое смущение оттого, что не знала ответа. Но Лозен счел это согласием и удалился, напевая какую-то арию. Я медленно поправила кружева на корсаже. Ну, так как же следует расценивать то, что я совершила?

Этот поступок отравил мне весь вечер. Мне ужасно не хотелось проводить ночь с Лозеном, и временами это нежелание становилось таким сильным, что я готова была убежать из Версаля. Но тут же сама останавливала себя. Ведь я же хотела… Ведь действительно пора положить конец этому старомодному целомудрию…

– Вы целый вечер бледны и взволнованы, – сказала мне королева. – С чего бы это?

Я поклонилась и пробормотала, что дурно себя чувствую. Мария Антуанетта с легкой гримасой позволила мне удалиться.

В моих комнатах Маргарита взбивала подушки. Я распахнула окно, взглянула на Версаль, окутанный золотисто-гиацинтовой дымкой заката. Под окном цвели игольчатые кусты вереска. Сиренево-розовые цветы испускали острый, пьянящий аромат. Когда я подставила лицо вечернему ветру, мне показалось, что в воздухе чувствуются легкие свежие брызги фонтанов, шумевших неподалеку. Все было так чисто и невинно, так несовместимо с моими мыслями и намерениями.

– Маргарита, плащ и перчатки!

Горничная, вне себя от удивления, взглянула на меня из-за горы подушек.

– Вы собираетесь уезжать, мадам? Да ведь вы только приехали!

– Не желаю об этом разговаривать. Мне нужны плащ и перчатки!

Я бежала по галерее к выходу из дворца. Мне не хотелось эту ночь проводить в Версале, не хотелось встречаться с Лозеном. Я намеревалась разыскать какую-нибудь извозчичью карету и уехать в Париж. Это было нелепое желание, но я не хотела с ним бороться.

Из-за колонны прямо мне навстречу вышел герцог де Лозен…

– Куда это вы направляетесь? Или вы забыли о своем обещании?

В отчаянии я высвободила свою руку.

– О, умоляю вас!.. Оставьте меня в покое!

В карете я дала волю своим чувствам. Кусая губы, я поклялась самой себе, что уже никогда в жизни не попаду в такое нелепое положение. Не допущу подобной ситуации, не создам неловкости, из которой пришлось бы выпутываться… Я буду держаться холодно и неприступно. Так, что ни один мужчина не посмеет набиваться ко мне с предложениями. Я буду статс-дамой. Только статс-дамой…

Летели дни. Я старалась не покидать королевы ни на минуту, прочитывала за нее всю корреспонденцию, направляла по адресу ее приказы с неизменным «Заплатите. Мария Антуанетта». Компанию мне составляли только фрейлины и камер-юнгфера ее величества мадам де Мизери. Я подолгу беседовала с аббатом Вермоном, духовником королевы. Дела целиком поглощали меня. В Париж я выезжала редко.

Впрочем, и дома были заботы. Авроре уже исполнилось шесть лет, пора было подумать об ее обучении, и я решила отдать девочку в женский пансион. Это заведение показалось мне более подходящим, чем монастыри. Вспоминая свои монастырские годы, я ни в коем случае не хотела, чтобы Аврора пережила то же самое. В пансионе куда более мягкие правила, к тому же воспитание там давали более светское.

Словом, моя теперешняя жизнь не содержала ничего легкомысленного или безумного. И все же, просыпаясь ночью и глядя вверх на белый балдахин кровати, я чувствовала какое-то щемящее желание в груди. Что-то неосознанное, непонятное, смутно-желаемое… Хоть бы кто-то пришел… Хоть бы что-то произошло в моей жизни. Чего именно мне хочется – в этом я не решалась признаться даже самой себе.

4

Конец августа 1788 года выдался невыносимо жарким, и окна в апартаментах Марии Антуанетты, были распахнуты настежь. Нынче здесь никого не было. Служанки ушли по своим делам, фрейлины уехали на охоту, даже камер-юнгфера мадам де Мизери ушла на чашку чая к своей престарелой подруге. Этаж тоже был пуст: швейцарцы прятались от жары в тени деревьев и играли в карты. Что ж, раз нет королевы, кого же охранять!

Сегодня был день большой охоты. Весь двор отправился вслед за Людовиком XVI в Жиф травить оленей и косуль. Мария Антуанетта со своими дамами тоже была там. У меня не было желания сопровождать ее, и я сослалась на большое количество дел. Теперь же, в четыре часа дня, я видела, что поступила правильно. Каково им в такую жару гоняться по лесу за оленями!

Я вышла в прихожую, где стоял столик для дежурной фрейлины, взяла из вазочки прохладный персик… Мякоть была сладкая-сладкая, как патока. Я вздохнула. До чего же скучно! Может быть, мне уехать в Париж?

Приоткрыв дверь, я выскользнула в галерею. Здесь было прохладнее, и сквозняк трепал легкие занавески из венецианских кружев. Вдалеке, у самой лестницы, мелькнул силуэт швейцарца. Я пошла туда, уже не удивляясь пустынности роскошных апартаментов, остановилась у открытого окна… И тут же услышала обрывок какого-то спора.

– Ты мне надоела. Я не хочу тебя видеть, не желаю с тобой встречаться… Можешь ты это понять? Ты же полная дура. Не хватало мне связываться с дурами надолго…

– О, месяц назад ты так не говорил! – простонал женский голос, в котором звучало сдавленное рыдание. Мне показалось, что я узнала по голосу Адель де Бельгард.