раздобыть опий. Начинаются очень тяжёлые времена, Хуан. Пока Господь не приберёт её, будет всё только тяжелее.

Хозяйке, однако, через пару дней полегчало. Так иногда бывает, но ненадолго. Она поднялась с постели, приоделась и даже поклевала какие-то лакомства, которые в избытке готовила для неё Лолис. Вечером второго дня она даже спустилась к ужину и сидела около Мастера, весёлая и счастливая. Она поела довольно плотно и ни разу не кашлянула.

В какой-то момент, за столом, Мастер взглянул на меня, и я сразу понял, что он намерен сделать. Повернувшись к жене, он сказал:

— Жизнь моя, у нас новости. Я дал свободу нашему доброму другу Хуану. Теперь он не раб, а просто мой уважаемый помощник. Я понимаю, что с тех пор, как наша дочь вышла замуж, тебе стало очень одиноко. Но Хуан снимет с моих плеч множество разных обязанностей, и я буду больше отдыхать и больше времени проводить с тобой.

Хозяйка просияла.

— Как я рада, что ты будешь со мной! Конечно, мне одиноко! Я и заболела от одиночества.

— А вторая новость вот какая. Наш Хуан хочет жениться. Его сердце принадлежит тебе, Лолис, — продолжал Мастер, обратившись к моей возлюбленной, которая прислуживала нам за столом. — Что ты на это скажешь?

Хозяйка всплеснула руками.

— Лолис! — воскликнула она. — Отвечай, не томи!

Как сейчас помню эту минуту: на Лолис платье оттенка нежного цветущего миндаля, а волосы забраны назад длинным розовым шарфом.

— Я вправе ответить, как хочу? — спросила Лолис.

— Конечно.

— Тогда мой ответ: нет.

Её «нет», точно кинжал, пронзило меня в самое сердце.

Увидев, как мне больно и плохо, Лолис добавила своим низким грудным голосом:

— Я ничего не имею против Хуана. Он мне нравится, и он добрый человек. Но я не готова рожать новых рабов.

— Ты права, Лолис, — тихо, но твёрдо отозвался Мастер. — Хуан теперь свободный человек. И я уверен, что ты тоже получишь свободу. Моя жена сделает тебе этот подарок на свадьбу. Верно, любимая?

Хозяйка закивала. Она всегда старалась угодить Мастеру, а теперь, в болезни, вообще повиновалась ему беспрекословно.

— Несите сюда чернильницу с пером и бумагу! Я напишу вольную прямо сейчас!

Написав письмо, хозяйка вложила его в руку Лолис.

— Ты свободна, дорогая, — произнесла она. — Не только в душе, как это было и прежде, но наяву. Прошу тебя об одном. Останься со мной. Не покидай меня... пока...

Сунув письмо за пазуху, Лолис с нежностью взглянула на госпожу.

— Я так рада стать свободной! Вы даже не представляете, как рада. Я знала, что это произойдёт, но не чаяла, что так скоро. Я ведь видела будущее: и свободу, и себя замужем за Хуаном. Конечно я останусь с вами, хозяйка. Столько, сколько захотите. И... спасибо вам.

Она тихонько собрала со стола тарелки и вышла.

Мастер одним взглядом позволил мне последовать за Лолис на кухню. Она стояла на коленях в углу и истово молилась.

— Я благодарю Господа, — объяснила она мне. — Ведь я просила Его о свободе каждый день, всю жизнь.

— Так ты выйдешь за меня, Лолис?

— Выйду. Но ты мог бы найти себе жену получше. Я ведь и гордячка, и с норовом, и на язык остра.

— Такой я тебя и люблю.

И тут она, наконец, позволила мне себя обнять... погладить по чёрным волосам... поцеловать в щёку и в лоб...

— Я никогда не могла смириться с тем, что живу в рабстве, — прошептала она. — Я даже не умела быть благодарной Господу, потому что не видела, за что Его благодарить. Я-то понимаю, что Он создал всех людей равными, что никто не смеет владеть другим человеком. Меня тяготило не то, что я — служанка, а то, что я — рабыня. Только здесь, в этом доме, в моей душе настал хоть какой-то лад, потому что вы все хорошие... и хозяйка так добра... Я сделаю всё, что смогу, чтобы скрасить её последние дни... Но, Хуан, пойми, я всё равно не такая, как ты. Во мне нет твоего смирения. Я ненавидела своё рабство. В иные дни все мои силы уходили на то, чтобы сдержаться, не выдать своей ненависти — ни словом, ни звуком, ни взглядом...

— Всё это теперь в прошлом! Забудь! Если нам суждено иметь детей, они родятся свободными людьми.

— Да, конечно. Но сколько наших собратьев остаются рабами!

— Настанет день, когда все они будут свободны. Я в этом уверен.

— Настанет. Только не скоро. А до тех пор прольётся много крови, — мрачно предрекла Лолис.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, в которой я прощаюсь и грущу

Мы с Лолис обвенчались в той самой церкви, неподалёку от нашего дома, куда я — с лёгкой руки Бартоломе Мурильо — регулярно ходил исповедоваться и причащаться. На церемонии присутствовала Пакита, которая снова была на сносях, её муж и, конечно, мой дорогой Мастер. Хозяйка к этому времени снова ослабела и слегла, но она благословила нас перед тем, как мы отправились в церковь.

Мы с Лолис приблизились к алтарю рука об руку, и сердце моё чуть не выпрыгнуло из груди от счастья, когда я услышал, что отныне мы — муж и жена, и в горе и в радости, навсегда. Увы, радостей в тот год больше не случилось, наступила чёрная полоса. Я бы точно не справился с этими ужасными невзгодами один — без нежной спутницы, которую послал мне Господь. И я неустанно благодарил Его за это чудо.

Хозяйка подарила Лолис отрез синего шёлка, из которого вышло прелестное свадебное платье. Мастер купил для нас новые стулья и ковры — мы, конечно, продолжали жить в его доме, где нам выделили целую квартиру из двух комнат. Даже король прислал нам подарок: бархатный мешочек с тридцатью дукатами.

А потом наступили тяжёлые дни и страшные испытания. Несмотря на всё мастерство доктора Мендеса, Пакита умерла в родах, и ребёнок её тоже родился мёртвым. Так и похоронили их, рядышком: нашу шалунью Пакиту и её крошечное невинное дитя. Сначала мы даже не решались сказать хозяйке об этой утрате, и не без оснований, поскольку, когда она узнала правду, горе очень быстро свело её в могилу.

Под конец доктор Мендес давал хозяйке опий, поэтому последние дни они