— У нас есть только рессорная двуколка. Она достаточно удобная и открытая. И простите меня, Мэм, но я не думаю, что вы в состоянии проехать весь этот путь верхом одна.

— О нет, мы все поедем. То есть я думала… я думала, может, вы тоже пожелаете поехать, учитывая, как долго вы его знали, капитана Марлоу. Это было бы уместно. В Хайтоне достаточно комнат. Там хватит места для всех нас.

— О, я, право же, не знаю, мэм. С вашей стороны это так великодушно.

— Я подумала… Я бы хотела… — И Лиззи сделала нечто такое, что никогда бы не сделала две недели назад. Попросила о помощи. — Я бы очень хотела, чтобы вы поехали со мной. Прошу вас.

И Тапперы исполнили ее просьбу. Они стояли рядом с ней, когда она позвонила в колокольчик на пороге дома приходского священника, серьезные и почтительные в своих черных одеждах. Ей было чуть-чуть легче, когда видела и других в скорби. Потерять мужа, с которым состояла в браке всего несколько дней, — это одно, но потерять ребенка и единственного сына — совсем другое. Скорбь, отпечатавшаяся на безмолвном морщинистом лице миссис Марлоу, была непереносима, но Лиззи боялась, что она отражала ее собственную.

Но самым тяжелым был вид гроба, установленного на табуретах в передней комнате. Господи, храни мистера и миссис Таппер. Без них она, возможно, не выдержала бы, потому что ее дрожащие ноги подгибались. Но она постарается. Она сделает все, чтобы Джейми ею гордился. Она пробежала руками по ящику, ощущая гладкую реальность древесины. Ей хотелось еще раз прикоснуться к нему, ощутить текучую напряженность и жар его тела. Почувствовать, как его губы изгибаются в улыбке, когда припадают к ее губам.

Потеря его была сродни физической боли. И она не знала, как сможет эту боль перенести.

Он все видел. Заставил себя, хотя это было больно, смотреть на слезы отца, когда тот читал на кладбище заупокойную молитву, и слышать сдержанные рыдания матери, когда запряженные лошадью похоронные дроги медленно катились от церкви по кладбищу.

Сжимая зубы, наблюдал, как выполняется с буквальной точностью распоряжение Адмиралтейства о проведении публичной церемонии погребения.

Черт бы его побрал. Этот план, разработанный им самим и одобренный Мидлтоном, казался необходимым злом, но он не подумал, чего он будет стоить его близким. Не подумал ни о чем другом, что непосредственно не касалось выполнения задания. Но теперь видел, чего это стоило его семье. И цена эта воистину была ужасна. Его родители, которые всего несколько дней назад с такой радостью отпраздновали его свадьбу, выглядели теперь неестественно хрупкими, состарившимися от горя.

Только бы они потом его поняли и простили.

Но больше всего его волновала Лиззи. Он ожидал, что она воспримет событие со свойственной ей самоуверенностью и будет наблюдать за всем с беспристрастным любопытством.

Но любопытства в ней он не увидел. Она выглядела совершенно потерянной.

Без шляпки, с распущенными по ветру, позолоченными солнцем волосами, она стояла там одна, в то время как другие скорбящие, в том числе и ее родители, позволили, чтобы их увели с ветра прочь от коричневого холмика земли, выросшего на погосте. Но Лиззи осталась. И стояла в неподвижности, в то время как ветер трепал ее юбки.

Она выглядела тонкой, хрупкой статуэткой, и черный цвет ее одежды лишь оттенял изысканную фарфоровую прозрачность кожи и ярко-рыжий цвет непокрытых, распущенных волос. Но ее лицо оставалось бесстрастным, скованное чудовищным напряжением, как будто она боялась рассыпаться на кусочки, если пошевельнется. Миссис Таппер маячила за ее спиной. Лиззи держалась прямо, как будто у нее спина не гнулась.

Наблюдать за ней ему было нестерпимо больно. Боль тугим обручем перепоясала его грудь. Было невыносимо видеть, как ее снедает горе. Горе, намеренно причиненное им самим. И это потрясало. Он никогда не думал, что все так будет. Считал это невозможным. Ведь Лиззи была неприступной и непробиваемой.

Он не предполагал, что это так глубоко на нее подействует.

Что он, спрашивается, наделал?

Сухая, жгучая боль прожигала ему горло. Но подзорную трубу он не убрал. Использовав Лиззи столь безжалостно, он должен был оказать ей хотя бы это уважение.

Лиззи настояла на своем возвращении в Гласс-Коттедж. Несмотря на то что все пытались ее переубедить, она не могла не вернуться. Даже мистер и миссис Таппер и те добавили свой голос к общему хору, желая внушить ей, что лучше бы ей остаться в Хайтоне или снять дом в Дартмуте. Но Лиззи не желала ни о чем таком и слышать. Ей нужен был покой и одиночество ее дома на море, свобода приходить и уходить когда вздумается. Это было ей необходимо как воздух.

Как ни странно, необходимость считаться с чувствами и нуждами других людей заставила ее обратиться к себе. Не испытывая ни малейшей потребности в постоянном общении, как считали другие, она хорошо сознавала, что должна думать о чем-то еще, кроме себя.

Она вернется к своему плану восстановить Гласс-Коттедж и сделать имение прибыльным. Лучшего способа почтить память Джейми она не знала. Она сделает все, чтобы он гордился ею.

Но не успела Лиззи уехать, как ее покой был нарушен.

Визит соболезнования, нанесенный не родителями, не преподобным Марлоу и миссис Марлоу, но тетей по мужу, леди Мэри Роксхем в сопровождении сына, досточтимого Джереми, удивил ее настолько, что она не могла не проявить вежливости. Будучи ближайшими родственниками Джейми, они участвовали в его похоронах, но их визит стал для Лиззи полной неожиданностью.

— Моя дорогая девочка! — Леди Роксхем взяла ее за руки. — Не могу не думать о тебе. Как ты тут в полном одиночестве? Я должна была к тебе приехать, зная о твоей скорби.

— Благодарю вас, ваша милость, — сказала Лиззи то единственное, что пришло на ум.

— Не за что, моя дорогая. Человек должен полагаться на семью в тяжелые минуты, и я хочу, чтобы ты знала, что можешь рассчитывать на меня и, конечно, на своего кузена Роксхема.

Кузен Роксхем? Джентльмен впервые в жизни был сама обходительность.

— Моя дорогая кузина, я скорблю вместе с вами по поводу вашей утраты, — сказал он, всем видом демонстрируя искренность.

— Благодарю, я бы предложила вам напитки, но вынуждена с сожалением признать, что мы еще не устроились, чтобы принимать гостей.

— Нет, конечно же, — согласилась леди Роксхем с доброжелательной улыбкой, окидывая взглядом пустые комнаты. — Разве это возможно в таком заброшенном доме? Должна признать, что мой племянник, капитан Марлоу, всех нас очень удивил, когда приобрел это имение. Не знаю, о чем он только думал.

— Полагаю, он думал, что здесь очень красиво.

— О да. Ему всегда было свойственно поступать безрассудно.

Лиззи ощутила, как уголки ее рта поползли вверх, складываясь в улыбку.

— О да, — согласилась она, — это для него характерно.