– Пьяный бред наркомана… кусок дерьма. Не морочьте нам голову, не выйдет. Хотите выпутаться, не потеряв лица, да?

– Вы сошли с ума, – сказал Шеппард, и сердце его сжалось от страха. – Это же безумие. Я ведь пытаюсь…

Он замолчал. Не знал, что говорить дальше. Бросил взгляд на Мэнди. Она отвернулась. Неужели и она тоже? Если она в это поверила, тогда – все. Все кончено. Та, что в наушниках… как ее… Рона сидела, закрыв глаза и сморщившись.

– Зачем вы отправились туда и взяли нож? – продолжал Алан. – Чтобы прикончить еще одного? И так всех по одному, нож в спину – и готово.

– Если бы вы послушали сами себя, то поняли бы, что в ваших словах нет никакого смысла.

Они приближаются. Все ближе и ближе.

– А я думаю, есть смысл, да еще какой, – сказал Алан. – Ведь это вы убили Саймона Уинтера, разве нет? Какие тайны он мог бы раскрыть перед нами, будь все еще жив, а?

Райан двинулся к нему, обходя кровать. Шеппард смотрел на него умоляюще:

– Райан, прошу тебя. У нас осталось совсем мало времени.

Райан выглядел виновато, но совсем недолго.

– В этом есть глубокий смысл. Вы были очень скрытны, вы ничего нам не говорили. Мы ведь про вас ничего не знаем. Совсем ничего.

– Но я же сыщик, я веду расследование, – сказал Шеппард тоном ребенка, играющего в переодевалки. – Мне нельзя ничего никому сообщать. Так не по правилам, ничего не получится. Тем более что убийца здесь, среди нас.

– Да, – сказал Алан, подводя черту. – Он среди нас.

Райан приобнял Шеппарда за талию, и не успел тот понять, что происходит, как вокруг запястья сомкнулось холодное кольцо.

Неужели опять?

Нет, только не это.

Райан силой поймал вторую руку Шеппарда и щелкнул наручниками. Сопротивляться не было смысла. Бежать все равно некуда.

– Вы делаете ужасную ошибку, – сказал Шеппард, пытаясь поймать по очереди взгляд каждого. – Мне нужно раскрыть убийство, иначе мы все погибнем.

Райан развернул его, все еще слабого после ползания по трубам, и подтолкнул в спину, заставляя пройти вперед.

– А об этом можете не беспокоиться, Морган, – сказал Алан. – Убийство я уже раскрыл.

«Морган».

Шеппард посмотрел в самодовольное лицо Алана:

– Как ты меня только что назвал, ублюдок?

Райан снова подтолкнул его. В сторону ванной комнаты.

Все происходило очень быстро. Райан снова ткнул его, и Шеппард, запнувшись, сделал шаг вперед. Он обернулся и бросил быстрый взгляд на кровать, потом она исчезла из поля зрения.

Перед глазами мелькнула цифра на таймере, он показывал 01:02:43. И продолжал тикать себе дальше.

– Нет, этого делать нельзя! – крикнул он. – Он вам всем дурит головы!

Но сопротивляться Шеппард уже не мог, слишком был измотан, несчастен, слишком мучила жажда. Все, что он мог сейчас сделать, – постараться не совсем упасть духом. Конец. Все кончено. Алан хорошо промыл им мозги, а оставалось уже чуть больше часа.

Райан прошел вперед и открыл перед ним дверь в ванную. Кивнул внутрь.

– Не усложняйте ситуацию.

– Послушай, Райан, – захрипел он. – Это Алан. Алан его убил. Я знаю, что это он. Верь мне.

– Я ничему больше не верю, – ответил Райан.

Затем схватил Шеппарда за руки и втолкнул в ванную комнату. Он споткнулся о порог, влетел внутрь и врезался в раковину. Обернулся и увидел, что Райан тупо смотрит на него.

– Если честно, – сказал Райан, – я никак подумать не мог, что все это вы.

И захлопнул дверь.

Некоторое время назад…

Он сидел на собственных ладонях – не знал, куда деть руки. Огляделся. Уинтер уставился на него, как богомол в очках, и Шеппард старался не смотреть ему в глаза. Оставалось двадцать минут сеанса, а эта встреча как раз приходилась на столь милое сердцу время выпивки. Он уже был во власти зависимости – день без выпивки казался днем упущенных возможностей, хотя, если очень надо было, мог и воздержаться.

Уинтер прокашлялся. Шеппард пытался сосредоточиться на предметах, лежащих у Уинтера на столе. За двадцать лет, что он приходил в эту комнату, вряд ли что-нибудь сдвинулось с места даже на миллиметр, вплоть до пачки бумаг и ручки, аккуратно размещенной посередине.

Уинтер прокашлялся еще раз. Шеппард наконец сдался и посмотрел на сидящего в красном кресле старика – он всегда в нем сидел во время сеансов.

– Прошло уже двадцать пять минут, Морган, и что-то я не вижу, чтобы вы открылись, как это обычно бывало.

Не вопрос, а утверждение. Мысль, высказанная вслух. И отвечать нечего – разве что окрыситься на «Моргана», ведь сколько раз он по-доброму просил Уинтера не называть его так. Все звали его Шеппардом, и он настолько к этому привык, что, услышав имя, не сразу понимал, что обращаются к нему.

– Как работа? – спросил Уинтер.

– Прекрасно, – ответил Шеппард.

В самом деле прекрасно. Шоу продлили еще на два сезона, а это значит, что оно будет идти как минимум года два – сто двадцать выпусков. Если бы жизнь измерялась в единицах удовлетворенности, он давно бы уже стал победителем.

– Когда у меня есть свободное время, я смотрю твои передачи. Вот вчера, например… кстати, довольно интересная.

– Да? Вам понравилась? – спросил Шеппард.

– В общем да… Ничего себе.

Лжет. Не надо диплома психоаналитика, чтобы это увидеть.

– И что же вам там понравилось? – спросил он, просто чтобы позабавиться.

Уинтер замялся, но всего на секунду – не хотелось отвечать искренне, – потом быстро взял себя в руки, поправил очки.

– Вы проделали большую работу.

– По двенадцать часов в день вкалываем. В «Утреннем кофе» для съемки каждого живого кадра я должен быть в студии утром как штык…

– Погодите, ведь ваше шоу называется «Сыщик-резидент», разве нет?

Шеппард вздохнул:

– Да, только он идет после «Утреннего кофе». А ведущие «Утреннего кофе» иногда перебрасывают работу мне, а сами делают «Сегодня у нас в студии» или еще что-нибудь.

– А почему вы должны сниматься вживую? Разве нельзя сделать запись?

– Да я со всем начальством переругался из-за этого. Все отвечают, мол, живьем получается естественней. Например, идет в «Утреннем кофе» новостной сюжет или вставочка про кошачьи носки, а я должен по этому поводу сказать что-нибудь.

«Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу».

Шеппард ненавидел «Утренний кофе». Ненавидел самодовольных ведущих. Ненавидел телемосты со своим участием. И что еще хуже, ему приходилось вставать на два часа раньше, чем он привык.