тянул так, что мои сухожилия чуть не лопались. Нет, с таким же успехом можно пытаться сдвинуть с места Эмпайр-стейт-билдинг.

Тяжело дыша, я упал на каменную поверхность. Сердце стучало, как паровой молот. Чтобы выбраться отсюда, оставался один способ: расшатать скобу в скале. Никому не придет в голову меня тут искать. Паула приедет в дом на Джефферсон-авеню. Может быть, именно она обнаружит Макси. Но как ей отыскать меня? Она, конечно, обратится к Мифлину, но чем поможет лейтенант? Кому придет в голову искать меня в заброшенной, полузаваленной шахте?

Я начинал паниковать, чувствуя себя заживо погребенным. Глаза остановились на куче тряпок в десяти метрах от меня – вот и все, что осталось от Ферриса.

Значит, в шахте живет какой-то зверь…

Ладно, буду честен. Я был готов на все: рыдать и плакать, если бы это помогло. Был готов во весь голос звать на помощь, если бы это принесло пользу. Каких только передряг не случалось в моей жизни, но такое впервые.

Примерно минуту я сидел неподвижно, пытаясь взять себя в руки, приказывая себе не впадать в отчаяние, обзывая себя всеми позорными прозвищами, какие только мог придумать. Так я боролся с паникой, все больше охватывавшей меня.

Я был весь в холодном поту и совершенно обессилен. Достав сигареты, я отделил половину как неприкосновенный запас и только после этого закурил. Я прислонился к скале, вдыхая и выдыхая дым и глядя на отделявший меня от тьмы белый луч фонаря.

Сколько мне предстояло тут пробыть, я не знал. Батарея сможет работать не дольше нескольких часов. Надо было экономить энергию, хотя это значило оставаться в кромешной темноте.

Я пересчитал сигареты, их оказалось семнадцать. Даже красная искорка успокаивает во тьме, и поэтому я решил, что надо выключать фонарик, когда куришь.

Так я и сделал.

И снова вернулась удушающая плотная темнота – такая плотная, что ее можно было пощупать. А вместе с ней вернулась и паника. Я снова покрылся испариной.

В этой жуткой промозглой тьме я просидел, как мне показалось, не меньше часа, неотрывно глядя на тлеющий конец сигареты, концентрируясь на нем и стараясь забыть о давящих черных стенах.

Когда стало невмоготу, я зажег фонарик и увидел, что вся моя одежда пропиталась потом. Я взглянул на часы: оказалось, что я провел в темноте всего восемь минут.

Это страшно взволновало меня. «Если я готов лезть на стену после восьми минут пребывания в темноте, то что же будет через час, через день, а может быть – через два дня?»

Я положил фонарик на землю и снова взялся за цепь. Тянул и дергал со все возрастающей яростью, пока не услышал собственный голос, выкрикивающий проклятия этой цепи. Тогда я остановился и снова сел на каменный пол. Ощущение было такое, будто бы я пробежал километров двадцать. Даже мышцы на ногах дрожали.

И тут я кое-что услышал.

До сих пор я мог слышать только свое дыхание, а также биение сердца и тиканье часов. Но теперь новый звук заставил меня обернуться и вглядеться во тьму.

Я прислушался, задержав дыхание и полуоткрыв рот. Нет, тишина. Я медленно потянулся к фонарику, включил его и осветил длинный туннель. Ничего. Выключил свет и стал ждать. Минута проходила за минутой. И вот снова появился легкий шорох, вот что-то осторожно пошевелилось, вот сместился камешек. Все эти звуки казались резкими в полной тишине. Я не услышал бы их, если бы не мертвое молчание шахты, где можно было бы услышать падение перышка.

Я снова включил фонарик. Луч разрезал темноту, как бритва режет плоть, и через долю секунды я увидел две тлеющие искорки. Это могли быть глаза какого-то животного. Затем они исчезли, а я, стоя на коленях, вглядывался, пытаясь снова их увидеть.

«Ты убедишься, что я старых долгов не забываю», – вспомнил я.

Да, Барретт отплатил мне сполна. Эти несколько секунд я считаю худшими во всей моей жизни. А мысль, что все еще только начинается, доводила меня до тошноты. Я закурил, но не стал гасить фонарик: решил держать его включенным, пока он не погаснет. Я был уверен: пока горит свет, затаившийся в темноте зверь будет держаться на расстоянии.

Я сидел, курил и прислушивался к биению своего сердца, пытаясь придумать, как выдернуть скобу. Но мозг мой отказывался работать, он был словно окутан ватой. Я испуганно смотрел в темноту и тут я снова различил красные угольки. Они были вне досягаемости фонарика. Я не шевелился и не сводил глаз с двух огненных бусин, висевших во тьме. Зверь наблюдал за мной.

Прошло несколько минут. Поначалу я не мог определить, действительно ли угольки приближались ко мне, или мне так казалось. Я ждал, похолодевший и неподвижный, стараясь дышать как можно реже, вдыхая и выдыхая только через открытый рот.

Угольки приближались, осторожно и тихо, и нечто начинало обретать плоть. Я уже различал голову и очертания гладкой круглой спины. Тем не менее я не двигался. Нога затекла от сидения, но я не обращал на это внимания. Надо было понять, с чем я столкнулся.

Долго ждать не пришлось. В луче фонаря показалась крыса. Однако не обычная крыса, а настоящее чудовище размером с большую кошку, не меньше полуметра от носа до хвоста.

Уже не таясь, крыса вылезла на свет и смотрела на меня. Ее коричневый мех поблескивал в луче фонарика.

Недалеко лежал увесистый камень. Я потянулся к нему. Крыса замерла. Я схватил камень и швырнул. Послышался шорох, мелькнула коричневая полоса, и крыса исчезла раньше, чем камень приземлился там, где она только что была.

Ну что ж, теперь я знал, почему Феррис превратился в кучу тряпья и костей. Пока эта тварь не насытится, она не уйдет.

Я огляделся вокруг в поисках камней и начал сгребать в кучу все, до чего мог дотянуться. Под пылью и галькой обнаружился кусок древесины. Это было не ахти какое оружие, но все-таки кое-что. Если бы мне пришлось иметь дело только с одной крысой, то я, даже прикованный цепью, справился бы с ней. Но я уже подозревал, что она тут вовсе не одна. А сколько их? Я снова взглянул на кучу тряпок. Да, это сделала не одна крыса.

Взяв в правую руку деревяшку, а в левую фонарик, я прислонился к скале.

Оставалось ждать. И где-то там, в темноте, совсем близко, ждала и крыса.

Глава тридцатая

Светящиеся стрелки моих наручных часов показывали двадцать минут пятого. Значит, в