Георгий Васильевич был человеком непростым, и ладить с ним удавалось не каждому. 3 мая 1921 года Чичерин писал Троцкому, который поручил ему подготовить некоторые материалы о ситуации в мире:

«По большей части доклады наших представителей посвящены текущим вопросам и лишь изредка заключают в себе общий обзор политического положения и наших отношений к данной стране. Постараюсь послать Вам могущие быть наиболее полезными Вам материалы. Тяжелое продовольственное положение сильно отразилось на моем здоровье, а квалифицированных помощников у меня чрезвычайно мало, так что я не ручаюсь, что буду в состоянии сделать все, что требовалось бы для выполнения Вашей задачи».

Нарком не упустил случая пожаловаться влиятельному человеку на непорядок в собственном хозяйстве. Чичерин был недоволен, что управление делами наркомата стало «государством в государстве».

«Карахана и меня, — писал Чичерин Троцкому, — отшили от хозяйства — ранее была “бессистемность”, а теперь “система”, т. е. каждая мелочь восходит и нисходит по пятишести иерархическим ступеням, пишется масса бумаг, а приезжающие иностранные миссии оказываются без кроватей, и все журналисты сбежали за границу от голода, я же сбежать за границу не могу и потому дошел до крайней слабости и постепенно гасну во славу “системе”».

Троцкий, как жесткий и умелый администратор, жалобам Чичерина на управление делами не внял, считал, что начальник обязан уметь навести порядок в своем хозяйстве. Но рассказу о том, что нарком голодает, порядком удивился и перебросил письмо председателю Совнаркома с короткой припиской: «Тов. Ленину. Неужели нельзя накормить Чичерина? Или это голодовка против “системы"?»

Время действительно было крайне трудное. Однако новая власть заботилась о том, чтобы руководящие кадры не голодали, не мерзли и по возможности ни в чем не испытывали нужды. Так возникла система кремлевских пайков, отмененная только при Горбачеве. Появилась и кремлевская медицина, существующая и по сей день.

Сначала в Кремле установили два зубоврачебных кресла. А когда в 1918 году началась эпидемия сыпного тифа, нарком здравоохранения Николай Семашко и управляющий делами Совнаркома Владимир Бонч-Бруевич подписали «План организации санитарного надзора Кремля», чтобы позаботиться о здоровье наркомов и членов ЦК. Правда, только уже после смерти Ленина, буквально через неделю, 31 января 1924 года, на пленуме ЦК Климент Ворошилов сделает доклад «О здоровье партверхушки». После этого началось создание особой, разветвленной системы медицины для высшей номенклатуры.

Но и до того управление делами Совнаркома оборудовало подмосковный дом отдыха для наркомов и членов Коллегии наркоматов, где они могли поправлять здоровье. Новую политическую элиту уже не так сильно интересовали мировая революция или даже социалистические преобразования в стране, сколь они были заняты продвижением по службе и получением льгот и привилегий. Чичерин же принадлежал к людям, которые не так сильно были озабочены устройством своего быта.

Сообщение о том, что нарком иностранных дел голодает, расстроило Ленина. Ценные кадры не должны были голодать. 5 мая 1921 года он написал управляющему делами и члену Коллегии наркомата Павлу Петровичу Горбунову:

«Тов. Горбунов! Посылаю Вам это секретно и лично. Верните по прочтении. И черкните два слова: 1) нельзя ли обеспечить Чичерина питанием получше? Получает ли из-за границы он “норму"? Как Вы установили эту норму? и нельзя ли Чичерину, в виде изъятия, обеспечить этой нормой вполне на усиленное питание? 2) Насчет управделами Чичерин, видимо, просто нервничает. Надеюсь, Вы примете во внимание его болезненность и не будете обращать внимания на излишне суровые или придирчивые выпады Чичерина».

В тот же день вечером Горбунов написал ответ:

«Многоуважаемый Владимир Ильич! Из возвращаемого с благодарностью документа я впервые узнал о таком трагическом положении с довольствием тов. Чичерина. Ни он сам, ни лица, его обслуживающие (семья Бауман), ни разу даже не намекнули мне или моим помощникам об этом. Сегодня ему доставлены все продукты для обычного стола, а с завтрашнего дня будут регулярно доставляться молоко, яйца, шоколад, фрукты для компота и прочее. Дано одному товарищу следить, чтобы все было, а на себя я беру ответственность за проверку и недопущение недохватов в будущем.

Конечно, я виноват в том, что раньше не догадался поинтересоваться этим, но Георгий Васильевич изолировался в своей личной жизни от всех остальных настолько, что и в голову не могло прийти подумать о том, чем он живет. К его болезненной нервности я уже привык и знаю, что она за последнее время очень часто вызывается излишней доверчивостью к окружающим его людям, переводимым мною от бессистемной, иногда безотчетной и кустарной работы к определенной организованной работе. В частности, конечно, они недовольны тем, что с дипломатическо-иностранного пайка я их посадил на несколько уменьшенный».

Чичерину назначили двух заместителей — больше в те годы не позволялось. Вся Коллегия наркомата состояла из четырех-пяти человек. Первым заместителем был старый большевик Максим Максимович Литвинов, вторым — Лев Михайлович Карахан. С Караханом Чичерин прекрасно ладил. С Литвиновым они стали врагами. У Чичерина и Литвинова были разные представления о механизме работы наркомата. Литвинов считал, что Чичерин не годится на роль наркома, и держался самостоятельно.

Пока Литвинов сам не стал наркомом, он сопротивлялся попыткам Чичерина ввести единоначалие в наркомате. Максим Максимович исходил из того, что «каждый член Коллегии ведет свою область, вносит по ней вопросы на Коллегию и исполняет решения последней, рассылает членам Коллегии для сведения отправленные им письма и телеграммы».

Чичерин жаловался, что Литвинов, который ведал отношениями с Западом, вообще не ходил к наркому, все решая сам: «По Западу я был ничто, рядовой член Коллегии, а так как я барахтался, пытался влиять, была вечная напряженность. Обязательное участие тов. Литвинова в Политбюро по делам Запада упрочивало его роль; я проводил участие тов. Карахана в Политбюро по делам Востока для ослабления исключительной роли тов. Литвинова».

Бывший помощник Сталина Борис Георгиевич Бажанов писал в эмиграции, что Чичерин и Литвинов ненавидели друг друга. Чичерин жаловался, что Литвинов — хам и невежда, которого нельзя подпускать к дипломатической работе. Литвинов отвечал, что Чичерин — гомосексуалист, ненормальный, который работает только по ночам и дезорганизует работу наркомата.

Сын Литвинова, Михаил, рассказывал мне, что Максим Максимович воспринимал Чичерина как человека, далекого от реальности: «Чичерин мог позвонить отцу среди ночи, чтобы задать какой-то вопрос. Отец считал, что Чичерин — человек не от мира сего и для конкретной работы не подходит».

На заседании политбюро вопросы Наркомата иностранных дел рассматривались первыми. Присутствовали нарком Чичерин и его первый заместитель Литвинов. Нарком, по словам Бажанова, говорил робко и униженно, ловил каждое замечание члена политбюро. Его заместитель чувствовал себя увереннее.