Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Щурится от света ночника, оценивает взглядом обстановку и останавливает на мне взгляд.
Выдавливаю улыбку и пытаюсь встать с пола. Волков хмурится.
– Нет, это какой-то капец. Завтра едем за кроватями детям. Иначе ты себя с пола не соскребёшь.
– Я просто забыла подушки между нами положить.
Захар закатывает глаза и громко рычит. Шикаю на него. Если Ева с Егором не проснулись от моего падения, нет гарантий, что они не соскочат от его рыка.
– Не спорь, женщина. Я сказал, за кроватью едем.
Хочется в этот момент козырнуть ему, но держусь. А то совсем зазнается.
Захар преодолевает расстояние между нами и протягивает руку. Смотрю на его ладонь и принимаю помощь.
Дергает на себя, а я не удерживаю равновесие и врезаюсь в его грудь.
Он резко выдыхает.
– Извини, – шепчу, еле шевеля пересохшими губами.
В свете ночника его глаза кажутся двумя провалами, и от этого вдохнуть нормально не могу. Затягивает меня в эти омуты.
Дыхание Захара вырывается резкими толчками.
– Юлька-пулька, вот что за фигня? – как-то обреченно выдыхает.
– Извини, что разбудила своим грохотом.
– Заткнись, а…
Хлопаю глазами. Поднимаю лицо, чтобы высказать ему, что я думаю о его манерах, но не успеваю и звука произнести.
Захар зарывается в мои волосы и притягивает к себе. А в следующий миг впивается в губы, посылая по всему телу волну жара.
Щетина царапает щеки, но от этого все нервные окончания только оживают. В груди случается переворот. Сердце как будто совершает кувырок.
Из меня вырывается всхлип, а Волков сильнее стискивает меня в руках. Дышать не могу, но мне плевать. Я, наоборот, стараюсь срастись с ним. Стать единым целым. Сама не выдерживаю и обвиваю его шею. Сжимаю в кулаке футболку. Хочется сорвать её.
А память так услужливо подкидывает мне картинки нашей единственной ночи. Горячие губы спускаются по шее, вызывая трепет и дрожь. Вокруг все исчезает.
– Хочу тебя, – выдыхает мне в шею и утыкается лбом в мою ключицу, – но это же все похерит.
Эти слова отрезвляют. Вырывают из забытья. И Захар будто чувствует перемены во мне, отступает. Болезненно морщится.
– Завтра. Кровать, – будто сам себе говорит и выходит из комнаты, оставляя меня наедине с мыслями.
Оттягиваю воротник пижамы, чтобы глотнуть воздуха.
Что это было, блин?
* * *
Под подушкой настойчиво жужжит будильник, но я никак не могу заставить себя разлепить глаза. А все потому, что много думала о Захаре, и о поцелуе. И о том, что мне, оказывается, не все равно на его прикосновения и ласки.
Да я сама не против его пожамкать и позажимать. И уснула я под утро почти из-за этих всех фантазий своих нездоровых.
Резко открываю глаза и жмурюсь. Как будто песка сыпанули. Перекатываюсь на край кровати и сползаю как гусеничка на пол. Проверяю одни глазом, спят ли малыши.
Жаль, что каша сама себя не приготовит и у меня нет выбора, кроме как встать. Плетусь в ванную. Может, холодная вода улучшит мое самочувствие. Потому что сейчас хочется плюхнуться на кровать и, завернувшись в одеялко, притвориться шаурмой.
Умывание не сильно исправляет ситуацию, и приходится на ощупь пробираться в кухню. В щелочки, которые удалось сделать из глаз, мало что видно, но мебель я благополучно обхожу.
А вот через секунду врезаюсь во что-то… теплое. И большое. И это большое охает, подхватывая меня за талию.
– Доброе утро, – большое фыркает и говорит голосом Захара, – не думал, что ты с утра такой совенок.
Издевается, гад.
– Кто придумал эти ваши утры? – бурчу под нос и пытаюсь открыть глаза.
– Да, какой-то нехороший человек, – ржет Волков.
Почему он такой довольный после пробуждения? Поднимаю на него недовольный взгляд.
– А ты что такой счастливый утром? Не желаешь приготовить вместо меня кашу детям?
Захар резко затыкается и смотрит на меня как на пришельца.
– Что такое, папочка? – невинно хлопаю глазками.
Захар коварно улыбается. Наклоняется к уху, и у меня на коже моментально появляются мурашки.
– Покажешь как?
– А Гугл не поможет? – заламываю бровь.
– Зачем мне Гугл, если у меня в руках мать моих детей?
Протягиваю руку и замечаю, что Захар передо мной по пояс обнаженный. Сглатываю тут же ставшую вязкой слюну.
– По рукам, – проталкиваю сквозь ком в горле.
А я уже и забыла, какое у него притягательное тело.
– Вперед, – Захар разворачивает меня к плите и дает по попе.
– Эй, – дергаюсь.
– Для ускорения, Юлька-пулька. А то ты ещё спишь, походу.
Показываю ему язык. Он встает за спиной, прижимая меня бедрами к столешнице.
– Не боишься, что засосу?
Округляю глаза. Смотрю перед собой. Пальцы впиваются в поверхность столешницы, а я, кажется, забываю, что надо бы дышать. И неплохо бы дышать полной грудью!
– К-кого? – заикаюсь и слышу смешок.
– Язык, а ты о чем подумала?
Хочется зарычать, но я приказываю себе не показывать своих эмоций. Непонятно, в какую игру решил поиграть Захар, и меня это немного смущает.
– Ни о чем. Молоко давай, – киваю на холодильник и отталкиваю Захара спиной.
Он исчезает и забирает с собой тепло. Спина тут же покрывается мурашками. Мысленно шикаю на себя, дурочку. Ясно же, что для Захара это ничего не значащий флирт.
– И какую кашу предпочитают наши дети? – опирается бедром о стол, сверлит меня потемневшими глазами.
– В их возрасте можно не так много. Манная, овсяная, но её надо перетирать.
Захар заламывает бровь.
– Что делать? На терке, что ли?
Прикрываю рот ладошкой, но все равно не могу сдержать смешка.
– Ага, вот этим и займешься?
Захар фыркает.
– Я что, ненормальный? Кашу на терке тереть?
– Блендер, Волков. В наше время не просто так придумали блендер.
Захар закатывает глаза и скалится.
– Пользуешься тем, что я ни черта не знаю?
– Совсем немножечко, – сужаю пальцы и невинно улыбаюсь.
Переключаюсь на приготовление завтрака, но постоянно чувствую близость Волкова.
– Кофе?
– Не откажусь.
Скрываю удивление. Надо же, он умеет думать не только о себе и своем комфорте. Захар отворачивается, и я набираюсь смелости подглядеть за ним. Движения неторопливые, уверенные. И каждый маневр приводит в движение его мышцы на спине.
Залипаю на татуировке, которая тянется по всему
