будет легко принять это решение и забыть о нем, потому что за такое короткое время в игру еще не вступили чувства.

– Минуточку. – Я сажусь. – Это ведь ты веришь в любовь с первого взгляда.

– Конечно, – отвечает она, как будто эти факты никак не противоречат друг другу. – Но ее вызывают не чувства, а гормоны. Биохимические процессы тормозят твой разум и захватывают власть над телом. На дофамин можно подсесть точно так же, как на кокаин, а прибавь сюда еще адреналин, тестостерон, серотонин, нейротрофин и пару-тройку других. Если смешать все это в одном коктейле, он сто процентов будет вне закона.

Невероятно, как она умудряется выстреливать такой информацией, едва проснувшись почти в два часа ночи.

– То есть твоя истерика – это не разбитое сердце, а ломка из-за нехватки гормонов.

– Утешила, – иронично отзываюсь я. – К сожалению, ощущаются оба состояния абсолютно одинаково.

– Не совсем. От гормональной ломки очень быстро отходят. В зависимости от менструального цикла чуть раньше или позже, самое позднее – после секса с другим человеком. – Она ненадолго задумывается. – Разве что секс окажется плохим, тогда, наверно, нет.

– Буду знать.

Она забирает у меня из рук телефон, еще раз пробегает глазами переписку, а затем сморит на меня, моргая, как сова.

– У тебя почти получилось справиться с фейковой любовной драмой. Теперь надо продержаться.

Я скрещиваю руки на груди вместо ответа. Почти справилась? Она сама знает, что у меня до сих пор глаза на мокром месте. И – пусть я еще меньше разбираюсь в биохимии, чем она, – это были скорее почти-слезы тоски, а не вожделения.

– Если сейчас сдашься, то снова начнешь с нуля.

Вот только у меня такое ощущение, будто я не на нуле, а с каждым днем после нашей совместной ночи все ниже скатываюсь в минус. Под моим «Честно, не знаю» светится новое сообщение от Седрика.

«Я понимаю. Я понимаю, и было бы справедливо по отношению к тебе оставить все как есть. Не хочу делать тебе больно. Но уже сделал. Я знаю.

Ты позволишь мне извиниться, даже если это несправедливо?»

– Плохая история, – рычит Ливи. – Такое сообщение он должен был прислать тебе сразу после того, как ты ушла.

– Может, он не сразу нашел палочку от мороженого с моим номером.

Она буравит меня взглядом.

– Помоги-ка мне, меня подводит память. Куда ты ее положила? – Не дожидаясь моего ответа, Оливия дает его сама. – Ах да, на кофеварку. Но он, наверное, просто несколько недель не пил ко…

– А он был в море, – прерываю ее я, но сама слышу, насколько жалко это звучит.

– Точно, да. Научная экспедиция. В прошлое, где нет ни телефонов, ни интернета. Прости меня, Билли, но не обманывай сама себя. Он заставил тебя ждать три недели. Ты же сама понимаешь, на что это похоже, разве нет?

Разумеется, понимаю. Похоже, Седрику нечем было заняться, и вдруг он случайно вспомнил, что есть я, как остатки обеда на сковородке.

Я отнимаю у Ливи смартфон и печатаю:

«Ты чертовски долго заставлял меня ждать».

Дополнение «Со сколькими девушками ты переспал за это время» стираю.

«Мне нужно было подумать».

«Ты всегда так долго думаешь?»

– Отлично, – комментирует Ливи. – Тупые нам не нравятся. Хуже них только те, которые прикидываются тупыми.

«Когда это важно…»

– Муооо, – иронично умиляется Оливия, а у меня в животе между тем очень неиронично разлетаются бабочки. Черт!

– Напиши ему, что ты тоже хочешь сначала серьезно подумать. Года два или типа того.

– Мой мозг совершенно с тобой согласен, Ливи.

– То, что он работает, – хороший знак.

– Хотя мое тело… – Я вздыхаю. – Оно слишком хорошо помнит, где были руки этого пропавшего на три недели парня. И рот. И… ох, вот черт.

– Тела – плохие советчики, – заявляет Ливи.

– И сердце, – начинаю я, и она издает стон.

– Только не оно опять!

– Оно говорит: «Беги. Беги, беги, беги!»

Подруга похлопывает меня по груди:

– Умное маленькое сердечко.

К сожалению, я не стала рассказывать ей, что сердце требует бежать не от Седрика, а к нему. Глупое маленькое сердечко. Какое глупое.

Мне до сих пор хочется написать лишь одно: «Знаешь что, Седрик? Просто приезжай сейчас ко мне. Скажи мне все, что собирался сказать, а потом поцелуй так, чтобы я снова все забыла. А потом начнем говорить сначала. И целоваться. А дальше…»

От одной мысли об этом у меня начинает покалывать внизу живота. И не только там. Я вообще не хочу только целоваться, или обниматься, или что-то больше – как бы хорошо ему все это ни удавалось. Я хочу… все. Я наслаждаюсь его близостью. С ним так легко общаться, даже на безумно тяжелые темы. С ним все кажется таким… чуть менее невозможным. Мне хорошо, когда он рядом. Слишком хорошо.

Я почти чувствую себя другой Билли. Билли, которая не совершила сотни ошибок. Билли, которую я сама люблю всем сердцем.

Однако в груди остался этот твердый, острый осколок, напоминающий, как быстро Седрик Бенедикт умеет переключаться с чуткого собеседника и чувственного любовника на свои хладнокровные принципы. Еще одно такое разочарование, вероятно, забросит меня в очень глубокую пропасть. Слишком глубокую. Я умею падать, но я не неуязвима.

Седрик пишет:

«Билли?»

– Лучше я откажусь, – обращаюсь я к Оливии, медленно, буква за буквой, печатая:

«Лучше не надо, Седрик, извини».

Пальцы ледяные, но на них все равно выступает пот. После нажатия на кнопку «Отправить» я чувствую себя еще более несчастной, чем прежде.

Оливия с жалостью смотрит на меня:

– Ты правильно сделала. Тебе нужно позаботиться о себе.

Верно. От этого зависит все. Вся моя жизнь.

Неправильно всегда желать того, что не можешь получить. А брать это в любом