растительности острова на закате окрасились в пурпурно-пепельные тона. Вдали загорелись два маячных огня. В прозрачных сумерках наш крейсер прогуливался вдоль берега, словно лондонский констебль в подведомственном квартале. Безмятежный покой этой ночи нарушала лишь трепещущая лунная дорожка, рассекавшая надвое гладь спокойной воды.

Враг не сумел бы подобраться к нам с севера незамеченным, разве что решился бы идти на яликах в тени берега, в полосе тумана, который там собрался. Сигнальщики благодарили своих морских богов за то, что оказались вдали от флагмана, а обитатели полубака и мой знакомый морской пехотинец, между тем, уверяли их, что всю сигнальную команду несомненно повесят на нок-рее, как только мы доберемся до ближайшего порта. Под мерный шум судовых машин весь экипаж обсуждал действия флагмана.

— А я вам что говорил? Он опять нашел дыру в плане учений и опять в нее ускользнул! — Таков был припев общей печальной песни.

Мы сожгли больше угля, чем когда-либо сжигали на настоящей войне, и до самого рассвета нам то и дело мерещились корпуса «вражеских» линкоров. Мы были отрезаны от командования, мы просто выглядывали за линию передовых постов, ничего не зная о происходящем, — как, собственно, и бывает всегда перед началом Настоящего Дела.

ГЛАВА 2

В воскресенье около полудня к впавшим в полный ступор крейсерам-разведчикам подошел один из наших посыльных кораблей и передал общий приказ возвращаться обратно к флагману. Но добравшись до обозначенной в приказе точки, мы не обнаружили там ни флагмана, ни линкоров, а только гигантские бронепалубные крейсера «Пауэрфул» и «Террибл», которые немедленно взяли под свое крыло все шесть легких крейсеров второго и третьего класса. До этой минуты мы выглядели вполне внушительно, однако рядом с парой этих четырехтрубных гигантов мгновенно превратились в крошечные трамповые суденышки. Не так-то просто было привыкнуть к размерам и высоте бортов этих морских берсерков.

После этого пошли всеобщие переговоры. Кто и что слышал и видел, куда девались все остальные, что слышно о «противнике». А шедший за нами крейсер сообщил уж и вовсе мрачную информацию, совершенно сбившую с толку всех и каждого.

В половине восьмого сегодняшнего утра этот крейсер, как и мы, патрулировавший окрестности залива Блексод, доложил флагману: «Вижу противника к западу». Флот бросился в погоню, флагман дал выстрел из одного орудия, как только оказался на расстоянии трех миль от предполагаемого врага — то есть в пятнадцати милях к западу от залива. Но затем «враг» втянулся в залив, а наши корабли, по нению семафорившего нам крейсера, двинулись на юг — к Бантри. А что на самом деле сделал «враг», я уже в самых общих чертах объяснял.

Что касается нас, то мы больше ничего поделать не могли. оставалось только отправиться на нос, чтобы послушать комментарии экспертов к этому сообщению.

МОРСКИЕ АДВОКАТЫ

Голос, полный непоколебимой уверенности и горького опыта, произнес:

— Нас поимели! И не надо мне тут рассказывать сказки.

— Ничего подобного! Мы перехватили поганца, — начал было юный морской адвокат. Он торчал прямо на точке встречи у залива Блексод.

— А какие при этом были правила? И что там с планом? — перебил его еще один голос.

— Мы сражались не с правилами, а с человеком! И я говорю вам: нас поимели. Разве я не предупреждал об этом, как только мы сменили курс за Рокуэлл-бэнк? Там-то он нас и обошел — уж не знаю, каким образом.

— Но поглядите сюда! Сигналы подтверждают, что победа на нашей стороне.

— Только он с этим никогда не согласится. Обе стороны заявят о победе.

— Так они всегда и делают. Когда я служил на...

И голос начал повествовать о других маневрах, в которых, судя по всему, именно он сыграл ведущую роль.

А легкие крейсеры тем временем плелись на юг за «Пауэрфулом» до самого восточного входа в Берхейвен. И никаких линкоров и броненосцев в заливе Бантри-Бэй — все они отправились на учебные стрельбы, а нас рассыпали между мысами с той же целью, а заодно с приказом впоследствии собраться в нескольких милях южнее Фастнета — этого потрепанного и заслуженного дорожного указателя для трансатлантических лайнеров.

ПОЧТИ ДЬЯВОЛЬСКАЯ МОБИЛЬНОСТЬ

Никакое описание не поможет вам понять, какова мобильность флота в море. Это нечто почти дьявольское. Я видел, как корабли созывают с огромных пространств, как по единому слову команды флот разбивается на части и по единому же слову исчезает за горизонтом. Как они растягиваются в линию, словно стервятники в белесом от жары небе над умирающим зверем, как они выжидают, как взвиваются, словно лассо, захлестывают петлей горло противника, а затем вновь собираются тугим жгутом у седельной луки. Как раскладывают этот пасьянс на пятидесятимильном зеленом столе, как его собирают, тасуют колоду и заново раздают в каждой новой игре. Я видел такие крейсеры, которые летали, словно ястребы, на которых мчались, как на рвущихся к финишу лошадях, и при этом они маневрировали, словно легкие велосипеды. И тем не менее я так и не перестал поражаться тому, как они появляются и исчезают.

«Пауэрфул» подавал сигнал — и через десять минут эскадра крейсеров растворялась в морской дымке; при этом у каждого из них имелись своя сера и свои спички, чтобы создать свой персональный ад. А каков этот ад, когда он работает на полную мощность, я понял только тогда, когда мы развернулись к земле и раздался сигнал горна. С этого момента самым важным и влиятельным лицом на борту стал главный артиллерист (в военно-морском флоте у каждого часа каждого дня есть свой «калиф»).

Мы были всего лишь небольшим крейсером третьего класса, хоть и способным уничтожать миноносцы в штормовом море, но созданным, в первую очередь, для разведки и наблюдения. Наше вооружение состояло из восьми четырехдюймовых скорострельных орудий, два из которых располагались на баке, четыре в средней части судна и два на корме — вперемежку с таким же количеством пулеметов Гочкиса. Еще три «максима»[15] были установлены на уровне нижней сети заграждения. Их кожухи с водяным охлаждением перед началом забавы обслуга наполнила из вполне невинных ведер.

Со стороны это походило на попытку напоить измученных жаждой дьяволов.

СМЕРТОНОСНАЯ ЧЕРТОВЩИНА

Мы отыскали подходящую скалу — самую оконечность известнякового мыса, населенную разве что чайками, у подножия которой кипела кремовая