фашистских танков. Они выплывали из утреннего тумана, как призраки, расталкивая белесую тьму, как кургузые корабли. Дрожала земля, слышался лязг тысяч стальных траков, гул множества моторов. Земля вибрировала неслышимой, но хорошо ощутимой дрожью…

Рядом с ним лежал командир батареи противотанковых «сорокапяток»17 ст. лейтенант Родион Звягинцев. У обоих коченели ноги, но они этого не замечали.

Над полем поднимались и относились лёгким ветерком три столба дыма от подожжённых нашей тридцатьчетвёркой немецких танков: один мощный, с оранжевыми проблесками языков пламени, и два пожиже. На дороге, которая проходила метрах в шестистах от них, поднимались и стелились по земле целых шесть столбов грязно-коричневого дыма от горящей на дороге техники фашистов. Языки яркого в сумерках пламени облизывали горящие бронетранспортёры и грузовики. Нехотя коптили два подбитых на дороге танка. Ещё минуту назад это было головой немецкой колонны, въехавшей в село по северо-западной дороге…

— Да-а, повеселились танкисты! От души… — подал голос старлей, — и этих тоже, — он кивнул головой в сторону столбов дыма на поле, — прошерстили неплохо!

— Угу… — согласился комбат, не отрываясь от бинокля, — девчонка у них непростая…

— Чего? — переспросил командир батареи.

— Экипаж, говорю, у них слаженный… Обещали подмогнуть.

— Это хорошо бы, чтоб подмогнули, силища прёт, — нервно облизнув губы, произнёс Звягинцев, — не оплошать бы…

— Делай, что должен, и не оплошаешь! — капитан Дунько зло зыркнул на подчинённого.

После того вечернего разговора с этой странной девчонкой (ангел?! Хм… как-то не верится, хотя, чем чёрт не шутит…), у него появилась твёрдая уверенность, что всё получится: танки немцев войдут в приготовленный для них мешок, и… Тут главное — не оплошать, а всё сделать, как надо. Правда, про потери она ничего не сказала. Да откуда она может знать?! Хм… действительно странная девка, как будто наперёд всё знает. Ни в Бога, ни в чёрта капитан Степан Дунько не верил, считал это пережитками старины, но… чёрт возьми! Её насквозь пробила 14,5мм пуля из противотанкового ружья, а она живёхонька! Может, и вправду, ангел?!

Остаток ночи все, кто мог стоять на ногах, были брошены на оборудование основных и запасных позиций для противотанковых орудий и расчётов ПТР18.

Копали все, несмотря на моросящий дождик, то и дело переходящий в мокрый снег. «Сдохни, но выкопай!» — был отдан однозначный приказ. В итоге, к утру были развёрнуты два ПТОПа19, с шестью оставшимися «сорокапятками», и с дюжиной противотанковых ружей.

Бойцы, еле живые, смертельно измотанные, сделали невозможное: помимо этого, на крайних огородах, прямо за хатами, были отрыты траншеи для двух взводов истребителей танков; в специально отрытых нишах лежали приготовленные противотанковые гранаты и бутылки с жидкостью КС20 в ящиках. Чуть подальше, в глубине села, затихарились две батареи ротных 82-мм миномётов. На флангах были оборудованы позиции для четырёх станковых пулемётов. На северо-западной оконечности села, на первом же перекрёстке, дополнительно были оборудованы две пулемётные позиции.

— Уже втягиваются… как бы не засекли нас, заметят — наваляют, мама не горюй! — кусая губы, нетерпеливо произнёс командир батареи, — не пропустить бы. Момент.

— Погоди, без нас свадьбы не будет. Ждём, — капитан помолчал, вслушиваясь в перестрелку с отвлекающей группой немецких танков на западной окраине села, и продолжил: — не засекут, у них сейчас есть занятие поважней…

И капитан кивнул в сторону наступавших фашистских танков, большая часть из которых уже никуда не наступали: шесть штук, остановившись, вели огонь куда-то в темноту, пытаясь достать надоевший им советский Т-34, а три замерли, уже похоже, навечно: один, с сорванной башней интенсивно полыхал, ещё двое медленно, но верно разгорались.

Уже больше минуты шла интенсивная перестрелка немцев с единственным советским танком, так удачно усилившим огневые возможности их батальона.

— Один…два… три…. восемь… тринадцать… четырнадцать… восемнадцать… — считал капитан Дунько, всматриваясь через бинокль в тусклую утреннюю мглу, — чёрт! Ровно столько, сколько она и говорила! Ага… три, нет, четыре они уже успокоили. Стоят, молчат… а эти… сколько их? Пять… шесть. Остановились и лупят в сторону тридцатьчетвёрки. Видишь?

С той стороны предутреннюю мглу и туман разрывали вспышки выстрелов из танковых орудий, и тонкие, как иголки, огненные стрелки трассеров мелькали то там, то тут.

— Ага… — старлей напряжённо всматривался в свой бинокль, — нет, уже только трое лупят, остальные тоже поехали… и ещё бронетранспортёры… с этими-то что делать?

— Разберёмся. Если прямо с пехотой сюда подойдут — будем дырявить ПТРами, как выскочат — причешем пулемётами.

Бронированный кулак из десяти немецких танков, подпёртый сзади пятнадцатью «ганомагами» с пехотой, плавно подползал к точке, когда надо открывать огонь…

— Так, внимание… — капитан Дунько поднял руку, выждал пару секунд и бросил её вниз — пора, старлей!

***

И всё-таки надо признать, что экипаж русского танка действовал поразительно слаженно — такого отработанного взаимодействия майор, служивший в панцерваффе21 аж с 1935 года, не наблюдал ни разу. «Вот бы мне такой экипаж!» мелькнула мысль. И оборвалась: заросли жиденького вереска справа от движущихся к селу «Пантер» друг взорвались огнём — тут же четыре коротких огненных стрелы бронебойно-трассирующих снарядов прочертили пространство и упёрлись в борта трёх немецких танков.

Эфир взорвался криками, один из подбитых танков красочно взорвался от детонации боекомплекта, второй просто остановился, один продолжил движение, но как-то мёртво, неуправляемо — было понятно, что как минимум, мехвод в нём точно убит. Строй «панцеров» опять стал разваливаться, одни нарастили скорость, пытаясь преодолеть последние полторы сотни метров до крайних домов села, за которыми можно было укрыться, другие, остановившись, стали разворачивать башни вправо, пытаясь нащупать узел противотанковой обороны русских. У кого-то из командиров машин не выдержали нервы и несколько германских танков стали разворачиваться в сторону противотанковой батареи русских, подставляя скошенные под 55 градусов хорошо бронированные лбы.

Ответный залп накрыл позиции сорокапяток, но за несколько секунд до этого три из четырёх орудий бойцы успели руками откатить на запасные позиции. Одно не успели: расчёт немного замешкался — колесо попало в яму, и немецкий осколочно-фугасный снаряд разнёс пушку прямым попаданием, раскидав вокруг части тел артиллеристов. Оставшиеся три пушки перекатили на запасную позицию, и урезанная на четверть батарея «сорокапяток» жахнула ещё раз, опять нанеся потери наступающим танкам: одна «Пантера» потеряла правую гусеницу, и дёрнувшись, остановилась.

Снаряды двух других сорокапяток тоже нашли свою цель, но танки уже стали маневрировать, разворачиваться, и снаряды, вонзившись в их броню уже под острыми углами, отрикошетили от неё с выбросом ослепительных искр.

— Scheisse! — выругался майор Шварц.

Было ясно, что русские оказались не так просты, и неплохо подготовились