«Детонация боекомплекта» — на автомате подумал майор Шварц, резво нырнул вниз и захлопнул над собой люк. Теперь возможность наблюдать за полем боя сузилась до триплексов в командирской башенке. Строй немецких танков тут же потерял стройность, все стали расползаться в стороны, маневрировать, разворачивать башни в сторону опять обозначившегося слева русского танка. Но как только хоботы их орудий нащупали русский танк, он резко газанул, выскочил из-за чадящего «ганомага», и опять рванул по дороге, прикрываясь шлейфом густого жирного дыма от разгоравшегося бронетранспортёра. Несколько «четвёрок» и «пантер», остановившись, открыли беглый огонь по русскому танку. Но русский танк, стремительно заскочив за подбитую им на дороге «четвёрку», резко тормознул, и прикрываясь ею, как щитом, вывесил свой ствол над моторным отделением подбитого немецкого танка. И снова выстрелил!

И опять попал! Русский бронебойный снаряд, прочертив огненным пунктиром темноту, снова нашёл свою цель.

***

Агния уже давно привыкла к тем метаморфозам, которые случались с ней всё чаще и чаще в боевой обстановке: прояснялась голова, тело наполнялось какой-то, казалось, бесконечной энергией. Воля многократно усиливалась железной несокрушимостью. И во время боя, из маленькой, слабой девчонки она вдруг превращалась в невиданной силы богатыря, которому всё нипочём, который всё знает наперёд: где, что и когда произойдёт. И как надо действовать в каждом конкретном случае.

Вот и сейчас: как только она скомандовала своему экипажу «к бою!», так сразу же, буквально через пару-тройку секунд, одновременно с участившимся пульсом и скачком кровяного давления, она привычно ощутила толчок расширения сферы восприятия. Мир, до сего ограниченный тесной башней тридцатьчетвёрки, вдруг скачком прыгнул в стороны, увеличилось количество диапазонов зрения — она стала видеть тепловое излучение и ультрафиолет. Она сразу увидела, прямо сквозь броню, как будто она вмиг стала прозрачной, ВСЮ тактическую обстановку в радиусе нескольких километров. Маленькими красными точками она видела наших пехотинцев, засевших в отрытых наспех траншеях и укрытиях, небольшими красными квадратиками разного размера выделялись замаскированные противотанковые орудия, противотанковые ружья и миномёты, опасно тлели малиновым цветом запасы снарядов у пушек, мин у миномётов, патронов у противотанковых ружей, ящики с гранатами и с бутылками зажигательной смеси и два ящика с трофейными «фаустпатронами». Это была концентрированная эссенция смерти. Для фашистов.

Точно так же, невзирая на молочный туман и предутреннюю темень, она прекрасно видела фиолетовые коробочки немецких панцеров: и ту основную группу, которая до недавнего времени скрывалась в подлеске на краю болота, а теперь начала своё движение по болотистой низине, и ту колонну, что вот-вот должна была въехать в село по северо-восточной дороге, и даже те семь танков и самоходов к западу от села, которые уже начали свою ложную отвлекающую атаку.

Время для неё замедлилось — включился режим гипер-действия. Движения танка и его экипажа теперь казались ей до неприличия медленными. Паша и Андрей двигались, как будто сонные мухи. А уже шла 49-я секунда боя…

Тем временем мозг на автомате определял приоритетность целей и мгновенно находил наиболее опасные из них. Разделавшись с головой колонны, въехавшей в село, она принялась планомерно и беспощадно уничтожать тот ударный клин из немецкой бронетехники, что продолжал медленно и упорно продвигаться к селу, прикрываясь предутренней мглой и туманом.

Она сейчас спасала всех: и Андрея с Пашкой, и комбата с остатками батальона, и три сотни раненых, которых фашисты неизбежно добили бы, одержи они победу, и тех мирных жителей, которые ещё уцелели и сейчас хоронились по погребам, надеясь пережить очередную атаку фашистов. Она понимала, что эти её действия выходят далеко за рамки разрешённого ей, как ангелу-хранителю, оперативного поля воздействия на ситуацию. И самым логичным выходом было бы просто уехать на танке из села, и прорываться дальше к своим, спасая жизнь её подопечного. Но сделать этого она не могла. Она прекрасно понимала, что этого ей не простят ни Андрей с Пашей, ни она сама себе — слишком ярки были воспоминания о заживо сожжённых фашистами мирных жителях, об виселице, на которой совсем недавно вешали Антонину.

***

«Однозначно профессионал» — подумал майор Шварц о командире русского танка. Вторая «Пантера», получив снаряд в борт, замерла на поле, не подавая больше никаких признаков жизни. Тут же последовали два выстрела со стороны немецких танков с поля, но опытный механик-водитель русского танка, каким-то своим звериным чутьём почуяв опасность, резко подал свою машину назад, пряча её за мёртвую глыбу подбитого немецкого танка. Два бронебойных снаряда с гулом взыкнули над моторным отделением «четвёрки», над которым ещё секунду назад торчала башня русской тридцатьчетвёрки.

«Да и русский мехвод — тоже не из простых…» отметил про себя майор Шварц. Ещё два немецких выстрела — теперь уже в саму подбитую «четвёрку». Мёртвый остов немецкого танка, вздрогнув, равнодушно принял в себя пару немецких же бронебойных болванок. За те секунды, что немецкие заряжающие вгоняли очередные 75-мм снаряды в свои орудия, русский механик-водитель буквально на пару секунд высунул нос своего танка сбоку от «четвёрки», за которой он успешно прятал свой танк, и мгновение спустя последовал ещё один выстрел русского танка — и ещё одна «Пантера» на поле остановилась, опустив ствол.

В ответ — ещё несколько выстрелов по русскому танку. И опять «в молоко»: проклятый русский Т-34 за секунду до серии выстрелов снова резко сдал назад, прикрываясь остовом подбитого немца.

***

Пашка сидел на своём сиденье, скрючившись, чтобы постоянно вращающаяся на погоне башня не цепляла его по танкошлему, и стиснув зубы, мёртвой хваткой держал рычаги. То, что вытворяла сейчас машина под его управлением, он, как опытный танкист, прекрасно понимал, но… У него самого никогда ТАК не получалось! Он всегда считал себя опытным мехводом, знал возможности своего танка «от и до», но никогда ещё он не ощущал такого восхитительного слияния себя и машины.

У него сейчас не было рук, не было ног, а были только мотор, трансмиссия и гусеницы — ему казалось, что они выросли у него прямо из тела. У него сейчас не было кожи — у него была броня. Он ощущал себя этой самой машиной, он жил этим. Он сейчас не был механиком-водителем танка, он сам был этим танком!!!

Где-то в самой-самой глубине самого себя, на самом донышке, он, конечно же, задним умом осознавал, что всё это не так, что он — по-прежнему Павел Иванович Махалов, механик-водитель, и управляет сейчас танком не он, а эта странное… Оно или Она? Нет, странная… маленькая… ведьма? Или как её? Ангел? Да хрен с ней, пусть будет ангел… А