Тьфу ты! Вот что за дурь у мамы в голове?

Я не собираюсь уходить, прерывать… Я просто хочу поспать нормально, чтобы меня никто не дёргал.

– Я при тебе одну таблетку выпью, а остальные можешь убрать. Мама, я спать хочу, всё норм, всё под контролем. Просто хочу спать.

Теперь голова. Её тоже надо чем-то забить, чтобы в ней вместо мокрой ваты были нормальные мозги. Я в том году думала про гуманитарный лицей. А сейчас я думаю про психолога.

Эмоции.

Зависимости.

Самоконтроль.

Анализ поведения.

Пишу в столбик всё, что хочу узнать о себе и людях. Пишу, пишу. Мама зовёт ужинать, потом приносит тарелку с рыбными палочками и овощным салатом ко мне в комнату.

Пишу, тороплюсь, пока мысли в голове… А они никуда не уходят, не растворяются, не как раньше. Здоровые мысли здорового человека. Кажется, я теперь помню, какой я была раньше, до аварии. Я снова становлюсь… я будто встаю на своё место, сажусь на свой стул… вот я сейчас сижу и чувствую этот стул, а локтем стол, а пальцами экран, а носом – запах рыбы и помидоров. И это всё – я. Можно быть мной. Это приятно.

Это моя реальность. И я в ней живу настоящей жизнью.

На канале дорогого Ж два непросмотренных видео, одно из них – театральное. С ума сойти! Вот откуда в моем сне смерть Ж от ножевого ранения. Это из спектакля. Его там так красиво убивают! А на втором видео Ж с котом. И под ним много разных комментариев. Но ненависти меньше.

На репетиции я сажусь ближе к Глебу. Он оборачивается, но ничего не говорит. Не возражает. А я могу рассмотреть его лицо. И, наверное, ухватить его переживания. Это до сих пор происходит, само по себе, неожиданно… Как икота. Надо только переждать и ничего не делать с этими чужими мыслями. Они как чужой разговор по мобильнику, бесит примерно так же. Но вот конкретно с Глебом – интересно послушать, хотя и страшновато. Вдруг там про его семью? Я сама не знаю, что я хочу услышать. Но сейчас у Глеба в голове только фрагменты пьесы, она сама запоминается, тоже случайно. Тоже как икота.

На сцене тупит То, Чего Не Может Быть. Ему нужно подняться из зала, сказать: «Я давно уж тут стою…» И у него эта реплика никак не запоминается. Ну совсем никак.

Раньше эта роль была у Ольги Морошкиной, но она больше не ходит в театралку, у неё ЕГЭ головного мозга, неужели я через год тоже буду такая замороченная?

В общем, Ольги нет, вместо неё теперь то девочка из четвёртого класса, очень тихая, то мальчик, тоже из четвёртого, он классный, яркий, но он всё время отвлекается и спрашивает: «А какая сейчас строчка?» Вот сейчас тоже спросил. И Ксансанна такая:

– Сейчас строчка «Максим, я тебя убью»! Дайте ему реплику!

На этот раз ему все подсказываем, даже мы с Глебом орём хором. И мне от этого так хорошо, я давно хотела сыграть, ну хоть суфлёром, вот сейчас я могу, мне не страшно. А Глеб… Он ведь до этого никогда не произносил текст роли вслух. Ни одной, даже самой крошечной.

И я за него радуюсь. Получилось у человека. Преодолел страх сцены, страх не справиться с собой… И пускай То, Чего Не Может Быть снова тонет в своей реплике.

Я спрашиваю так, будто мы с ним на каждой репетиции разговариваем без конца.

– Как ты думаешь, он и на спектакле так будет тупить?

– Ты на спектакль не приходи. Будет плохо.

Сперва не понимаю. Мне что, угрожают? Требуют, чтобы я не приходила, иначе у меня будут неприятности? Да он кто вообще такой? Будет он мне тут…

И тут я это всё вижу. Оно такое страшное, что никакие слова не подойдут. Глеб не мне угрожает. Всей школе. Он очень хочет прийти на спектакль с самодельным взрывным устройством. Он так мечтает, в деталях.

Вот в день спектакля он принесёт и оставит на сцене коробку. А ещё одну в зале. Одна коробка из-под кроссовок, вторая из-под маминых туфель, из одного магазина, акция «две пары по цене одной». На крышках красный кружок «-50 %». Ему нравится красный цвет. И ему кажется, что это такой знак. Пятьдесят процентов взрыва, пятьдесят процентов жертв. Две коробки, полный зал… сто процентов.

Да твою же мать!

Глеб помогает таскать реквизит, поэтому никого не удивит, если он принесёт в школу сумку. В день спектакля мы все будем с реквизитом и костюмами. Их если и досмотрят на входе, то совсем с другими целями. Вечером, после спектакля, в актовом зале Весенний бал, или как там его ещё. Охранница и дежурные учителя будут следить, чтобы никто не принёс алкоголь или таблетки. У Глеба не будет ни того, ни другого. Только чётко продуманный план и мечта про два взрывных устройства.

Только мечта? Или это правда?

Я так вижу!

Я пугаюсь так, что выскакиваю из зала… Будто у меня правда началась икота, которая всем мешает. Уже в коридоре доходит: у меня очередной приступ ясновидения, значит, скоро я смогу попасть в Захолустье. Или не попасть, я теперь знаю, как отказываться, типа сбрасывать вызов. Но чёрт с ним, с Захолустьем. Я вижу то, что в голове у Глеба. Я должна это… Предупредить? Предотвратить?

Отменить!

Стою на лестничной площадке и жду… Не иначе – помощи высших сил. А я сама тогда кто?

– Да твою же мышь!

Машка Морошкина поднимается по лестнице, тащит реквизит в синей икеевской сумке. Из сумки что-то выпало и покатилось по ступенькам. Машка помянула мышь, оставила сумку, рванулась за этим чем-то. Подняла, распрямилась. Увидела меня.

– Вика? Ты в норме? Может, тебе присесть надо?

– Маша, ты мне можешь помочь? То есть не мне, а…

И тут я не могу сообразить – кому. Я не помню, как его зовут… Реально не помню. Но это и нормально, все же привыкли, что у меня с головой вот это всё.

– Маш, а я не помню кому!

И Машка сразу проникается сочувствием. Вика бедная, по голове аварией стукнутая!

– Ну этот, ну я обычно с ним в зале сижу! Ну Маш!

– Глеб Гордеев!

Я выдыхаю. И сразу же подсказки в памяти.

Вот Ксансанна говорит: «Глеб, иди сюда, можешь пока почитать за Генерала?» Он мотает головой и остаётся на месте. Я сжимаюсь, я боюсь, что позовут меня. Боюсь и хочу этого. Но Ксансанна просит того пацана, который Федот второго состава. И мы с Глебом остаёмся в зале.

Вот охранница заходит во время репетиции и говорит: «Кто в раздевалке пропуск потерял? Кто у вас Гордеев?» И Глеб забирает пропуск и садится обратно на место.