Облегченная политика единообразия Карла Великого в сочетании с преемственностью местного обычая существует сегодня в виде принципа субсидиарности Европейского союза. Девиз современного Евросоюза «Согласие в многообразии» мог бы с тем же успехом принадлежать и Карлу Великому.

Проект евро – это часть более общей международной денежной системы, которая сама по себе испытывает значительный стресс и подвергается периодическому реформированию. Со времени Второй мировой войны система прошла через определенные фазы, известные как Бреттон-Вудская конференция, Вашингтонский консенсус и Пекинский консенсус. Все три эти фазы символизируют общие нормы поведения в международной финансовой системе, которые называются правилами игры.

Вашингтонский консенсус появился после краха бреттон-вудской системы в конце 1970-х. Международная денежная система в период 1980-1983 гг. была спасена, поскольку Пол Волкер поднял процентные ставки, а Рональд Рейган снизил налоги, и вместе они создали прочный доллар, или политику его величества доллара. Сочетание повышения процентных ставок, снижения налогов и уменьшения регуляции сделало США магнитом для вкладов со всего мира и таким образом спасло доллар. К 1985 г. доллар был так силен, что в отеле Plaza в Нью-Йорке была организована международная конференция для того, чтобы снизить его стоимость. За ней последовала еще одна международная валютная конференция в 1987 г. в парижском Лувре, которая неформально стабилизировала валютный курс. Соглашение в Plaza и Луврское соглашение закрепили новый долларовый стандарт, но международная валютная система все еще была ad hoc[119] и находилась в поиске логически связного комплекса принципов.

В 1989 г. отсутствующее умственное связующее звено для долларового стандарта создал экономист Джон Уильямсон в знаковой статье «Что Вашингтон понимает под политической реформой» (What Washington Means by Policy Reform)[120]. В этой работе Уильямсон посулил «Вашингтонский консенсус» за хорошее поведение других стран в новом мире долларового стандарта. Его намерения были недвусмысленно выражены в открывающих абзацах:

Сложно представить более прямолинейное утверждение о владычестве доллара, исходящее из Вашингтона. Опущение любого упоминания какого-либо государства, кроме США, и любого учреждения, за исключением контролируемых США, говорит о состоянии международной финансовой системы в 1989 г. и в последующие годы.

Уильямсон продолжил описание того, что Вашингтон подразумевает под «приведением в порядок собственного дома» должниками. Он изложил десять принципов, составляющих Вашингтонский консенсус. Эти принципы включали здравые инициативы, такие как бюджетная дисциплина, устранение нерационального субсидирования, снижение налоговой ставки, положительные фактические процентные ставки, открытость иностранному инвестированию, либерализация и защита прав собственности. Не остался незамеченным тот факт, что эти принципы благоприятствуют капитализму свободного рынка и способствуют экспансии банков и корпораций США на мировые рынки.

К началу 2000-х гг. Вашингтонский консенсус был на грани провала из-за развития экономик развивающихся рынков, которые воспринимали владычество доллара как поддержку США за их счет. Это ясно продемонстрировал ответ МВФ на азиатский финансовый кризис 1997-1998 гг., когда планы МВФ по введению жестких мер вылились в восстания и кровопролитие в Джакарте и Сеуле.

Провал в долгосрочной перспективе Вашингтона по соблюдению своих собственных бюджетных предписаний в сочетании с ускорением экономического роста Азии после 1999 г. стал поводом Пекинского консенсуса как альтернативы Вашингтонскому. Пекинский консенсус существует в противоречивых версиях и ему не хватает логической целостности, которую Уильямсон придал Вашингтонскому.

Автору Джошуа Куперу Рамо приписывается введение названия «Пекинский консенсус» в широкий обиход, последовавшее за его знаковой статьей 2004 г. на эту тему[121]. Анализ Рамо, будучи оригинальным и провокационным, откровенно признает, что определение «Пекинский консенсус» аморфно. Он пишет: «…Пекинский консенсус… достаточно гибок, чтобы его четко классифицировать как доктрину»[122].

Несмотря на многочисленные экономические составляющие, брошенные в котел Пекинского консенсуса, наиболее значительным аналитическим вкладом Рамо было понимание, что новая экономическая парадигма имеет отношение не только к экономике, вместо этого она является фундаментально геополитической. Вездесущий Джон Уильямсон дополнил Рамо в 2012 г., определив пять столпов Пекинского консенсуса как поступательные реформы, инновации, рост на основе импорта, государственный капитализм и авторитаризм[123].

Как видно на примере Китая, Пекинский консенсус – это любопытная смесь англо-голландского меркантилизма XVII века и политики экономического развития американской школы XVIII века Александра Гамильтона. В интерпретации Коммунистической партии Китая Пекинский консенсус состоит из защиты национального производства, роста на основе импорта и крупной аккумуляции резервов.

Как только политические интеллектуалы дали определение Пекинскому консенсусу, он начал рушиться в силу внутренних противоречий и отступления от исходной модели меркантилизма. Китай использовал протекционизм, чтобы поддерживать зарождающиеся отрасли промышленности, как рекомендовал Гамильтон, но ему не удалось вслед за Гамильтоном поддержать внутреннюю конкуренцию. Гамильтон использовал протекционизм, чтобы дать новым отраслям время встать на ноги, но полагался на конкуренцию в том, чтобы они стали сильнее, так что со временем они могли сохранять позиции в международной торговле. Напротив, китайские элиты нянчатся с «национальными чемпионами» Китая до такой степени, что большинство из них вряд ли может конкурировать в мировом масштабе без государственных субсидий. К 2012 г. недостатки и ограничения Пекинского консенсуса стали видны невооруженным глазом, хотя его политика все еще широко реализовывалась.