Но Ася в деньгах не нуждалась – мама присылала каждый месяц что-то вроде пособия на жизнь, для России по тем временам очень приличные деньги, для Америки смешные, и вещи присылала и привозила, иногда приезжала сама, полностью одевая дочь. Ася в свое материальное положение никого не посвящала, мало того, купила не самые дорогие и незамысловатые шмоточки на Черкизоне, без претензий на известные бренды, и ходила в них на работу и учебу, чтобы никого не раздражать и не нервировать своим явным достатком.

Она такая же, как все, – так ей удобней было. Уже в том возрасте Ася обстоятельства своей жизни держала в тайне, не распространяясь. Откуда в ней взялась подобного рода мудрость, этого она и сама не знала, списывая все на простую осторожность, но подозревала, что не последнюю роль в такой ее осмотрительности сыграли обстоятельства жизни и смерти отца, так повлиявшие на нее.

Но не суть.

Итак, учеба и работа. Ася была не единственной, кто совмещал два эти занятия, и бригада у них на станции «Скорой помощи» сформировалась студенческая, смены им ставили вечерние, ночные, а также в выходные и праздничные дни.

Бригада сложилась специфичная, сплошь, как говорится, «лечебники», поэтому и профиль применения соответствующий – экстренная травма.

Поначалу ей было очень тяжело – девчонка совсем, а там чего только не «прилетало» – такие травмы, просто держись! Однажды руку оторванную транспортировали вместе с пострадавшим в больницу.

Потом втянулась, привыкла, ничего.

Поступила в первый мед, разумеется, на лечебный факультет, и началась такая «чудная» жизнь – утром и днем учеба, поздно вечером до полночи работа на «Скорой», все выходные и праздники дежурства на «Скорой» – жизнь побоку, друзья, родные, иные какие-то занятия пролетают конкретно, словно Аси и нет в этой жизни. Самая большая и горячая мечта – выспаться!

Вот бы поспать, да так, чтобы лечь с вечера, часиков с девяти и до утра, часиков до десяти хотя бы. Проснуться и из кровати выбираться только для того, чтобы в туалет сходить и поесть, – и обратно под одеяло, можно телик посмотреть одним глазом в перерыве между сном.

Родители ужасно за нее волновались и откровенно недоумевали, для чего она себя так перегружает и гробит, на фига ей далась эта работа на «Скорой»? Она же не бедствует, чтобы надрывать здоровье! И все порывались приехать и прекратить это безумие чуть ли не силком. Аська отмахивалась – ерунда, мол, мне интересно, да и втянулась как-то, привыкла, а уж какая практика, так и вовсе зашибись! Где еще такой наберешься! Но она и сама не понимала, зачем на самом деле так себя загоняет и перегружает, но упорно продолжала работать и учиться.

До определенного момента.

Закончив четвертый курс института, в какой-то один день, ни с того ни с сего, без всякого предупреждения и предварительных раздумий, Ася Волховская вдруг отчетливо поняла, что медицина – это не ее призвание.

Вот так простенько и незатейливо.

Поняла со всей ясностью судьбоносного просветления, что совершенно не хочет и не желает посвятить свою жизнь спасению больных, бесконечным многочасовым операциям и последующим выхаживаниям пациентов.

И самое главное: что занятие медициной перестало ее увлекать.

То есть совершенно. Вот так – на раз! Щелк, и все.

И что бы сделал любой здравомыслящий человек в такой ситуации? Ну, правильно – первым бы делом ушел с работы на «Скорой», тихо-мирно уж как-нибудь доучился последний курс и закончил интернатуру, чтобы получить уже это образование, раз подписался на такую непростую историю, и дотяпал бы уж как-то до диплома и лицензии. Тем более что училась студентка Волховская очень хорошо.

Да сейчас! Вот другой пусть и тяпает. А девушка Ася, почувствовав полное безразличие к профессии, ушла со «Скорой», проработав на станции пять лет, и бросила институт.

Все.

– Сильно, – не то восхитился, не то пожурил Ярославцев и уточнил: – Почувствовала призвание к другой жизненной стезе?

– Нет, – возразила Ася. – В тот момент чувствовала сплошную пустоту. – И поделилась: – Но я с таким удовольствием стала отдыхать и ничего не делать, что каждое утро, просыпаясь, думала, что прямо заплачу от счастья оттого, что можно ничего не делать, никуда не спешить, а жить, как трава в поле – как хочется и заблагорассудится. И делать, соответственно, что хочется. Высыпалась, гуляла бесконечно по Москве, ходила на выставки и в любимые музеи, в кино, много читала. Съездила с мамой в Европу, у родителей в Воронеже пожила. Балдела, одним словом. Но в какой-то момент стала чувствовать что-то непонятное, какой-то душевный дискомфорт, напряг нездоровый. Что, думаю, за ерунда? Прислушалась к себе, призадумалась и поняла, что устала от безделья, от отдыха и ничегонеделания. Оказалось, это сильно давит на психику и как-то ощутимо отупляет.

– И ты порвала с медициной окончательно и бесповоротно? – расспрашивал Василий с глубоким интересом.

– В тот момент я думала именно так. Но когда уже на телевидении столкнулась с тем, что бывают моменты, в которых требуются мои навыки медика, решила не игнорировать свой опыт. И, когда подошел срок, я в свой законный отпуск, взяв еще несколько недель за свой счет, прошла учебу на спецкурсах, подтверждая квалификацию фельдшера и лицензию. Так что сейчас я официально считаюсь медиком, допущенным к практике и имеющим право оказывать экстренную помощь.

– Значит, мне повезло? – улыбнулся он, намекая на свое сказочное спасение. – Меня нашел настоящий доктор.

– Повезло, – подтвердила она с улыбкой.

– А что твоя мама? – спросил Ярославцев. – Так и живет в Америке одна?

– Да, в Америке, но не одна. Думаю, отец потребовал от нее обещания не оставаться одной, а создать семью. Потребовал, скорее чтобы предусмотреть всякие возможные варианты, он ведь продуманный был, не упускал ни одной мелочи, но был уверен и знал, что сможет уехать с семьей, что уедет, все уже готово было, – и она шумно вдохнула от нахлынувших воспоминаний и выдохнула резко, переключая себя на настоящий момент. – Мама вышла замуж за русского эмигранта во втором поколении, то есть родившегося уже там. Он стоматолог, вместе, на общий капитал, они открыли клинику для него. Мама работает в галерее, как и прежде, считается одним из лучших специалистов. Родила мальчика.

– В Россию приезжает?

– Первые годы, когда я осталась одна, приезжала четыре раза в год обязательно. Теперь только два раза, но, невзирая ни на какие обстоятельства, железно: в день смерти отца и в день его рождения. Приносит ему несколько букетов разных роз и сидит у его могилы часами, разговаривает с ним о чем-то, а меня просит не ходить с ней, и я хожу рано утром, до нее. – И замолчала, задумавшись о чем-то болезненном для нее, потом поделилась печалью: – Ничего не изменилось: ребенок там, не ребенок, Америка, не Америка, муж, не муж – ее любовь принадлежит только отцу, и только отец ей и важен.

– Тебя это пугает?