Очнулся я в больничной палате, рядом с моей койкой стояла медсестра, менявшая бутылку в капельнице.

Я попытался выяснить, что со мной произошло, но сестричка только отмахнулась и пообещала прислать врача. Авария, обычное дело.

Врач появился только спустя полчаса. За это время мне надоело лежать, я кое-как сел, превозмогая боль во всём теле, и постарался найти свои вещи. Телефон лежал на тумбочке рядом с койкой, но позвонить с него я не мог – села батарея. Голова просто раскалывалась, поэтому я снова сполз на подушку и решил не шевелиться без лишней на то необходимости.

Врач был молодым, но выглядел он уставшим. Не дав мне сказать и слова, он сообщил мне, что у меня сотряс того места, где у человека обычно бывает мозг, и небольшое растяжение ноги. А ещё мне придётся пообщаться с полицией и объяснить, как я устроил такую заваруху на шоссе, что пришлось присылать аж три «Скорые».

Я ничего не помнил. Вместо того чтобы вспоминать, я попросил у врача зарядку для телефона, и он мне пообещал поискать. Хотя можно особо не беспокоиться, ваша семья уже в курсе.

Я недоуменно посмотрел на врача. Откуда Машка могла быть в курсе?

Но врач просто посоветовал мне особо не рыпаться и больше лежать, тогда голова будет не так сильно болеть. Вот спасибо, до этого я уже сам дошёл опытным путём! Врач хмыкнул и удалился.

Позже меня перевели в отдельную палату – дорогая страховка и немного наличных зачастую творят чудеса. Кажется, я отрубился на какое-то время и проснулся от того, что кто-то взял меня за руку. Передо мной стояла Машка.

Я вопросительно посмотрел на неё, но она приложила палец к губам и стала рассказывать. Услышав в телефоне грохот, она сразу поняла, что со мной что-то случилось. Она обзвонила все больницы, обратилась в ГИБДД, назвала номер моей машины и скоро узнала, какую заваруху я устроил на шоссе. Ну а выяснить, куда меня отвезли, было уже проще простого.

– Я так испугалась. Думала, что потеряла тебя. – Машка снова взяла меня за руку.

– А я думал, что потерял тебя.

Она присела на краешек кровати и легкими прикосновениями сдвинула мои волосы набок. Пришло время просить прощения. Я говорил с перерывами, голова болела, Машка всё время пыталась меня прервать, но я крепко сжал её руку и договорил до конца всё, что накопилось у меня на сердце за это время. Сначала было тяжело, а потом слова полились сами, словно стая турманов взмыла в небо, и чем выше они поднимались, тем легче мне становилось. Я говорил, что не представляю свою жизнь без неё, что я исправлю всё, что накосячил, что женщины лучше её нет и не будет в целом свете! Говорил я долго, и наконец последний турман взмыл в небо.

Маша помолчала, потом поправила одеяло и посмотрела мне в глаза, потом вздохнула и погладила пальцами мою ладонь.

– Еще вчера мне казалось, что я никогда не смогу тебя простить…

Я хотел ей что-то ответить, но в горле стоял комок.

– Но когда я услышала, что ты в «Скорой» и без сознания… – Машка снова замолчала, а потом продолжила: – Не знаю. Я тоже не представляю свою жизнь без тебя.

Я ещё раз пообещал всё исправить, и после некоторого колебания Машка согласилась дать мне шанс. Она сжала мою руку, и я сжал ее ладонь в ответ. Эта авария, возможно, стала моим благословением. Кто бы мог подумать?

Пообщался я также и с полицией. Оказалось, что на дороге, по которой я ехал, случилась авария, и водитель, едущий слева чуть впереди меня, пытаясь избежать столкновения, врезался в мою машину. Дальше мой автомобиль занесло, и я врезался в заграждение. По идее, я мог этого избежать, если бы был внимательнее, но правил я не нарушил, так что переговоры с инспектором прошли мирно и мне ничего не грозило.

Когда гаишник свалил, нас оставили в покое, я повернулся к Машке. Она прилегла на кровать, обнимая меня.

Ясно было, что она хочет меня о чём-то спросить, но не решается. Наконец она решилась:

– Почему ты с ней расстался?

Почему, почему? По кочану! Потому, что она тебе в подмётки не годится, потому, что лучше тебя никого на свете нет, и вообще, повторяю в стотысячный раз для особо одарённых…

Маша рассмеялась и легонько чмокнула меня в губы. И как раз в этот момент дверь в палату распахнулась. Очень вовремя, блин.

– Эй, старики, – с порога заявила Даша. – Не на людях же!

– А до появления вашей светлости людей в палате не было, – хмыкнул я. – И вообще, не смей критиковать родителей.

Машка пропустила дочь ко мне, и мы обнялись. Какое это счастье!

Николка залез на кровать, заставив меня взвыть – надо же было чертенку задеть именно больную ногу. Машка поспешно стащила сына с койки и усадила на стул рядом. Тёща Антонина Ивановна еще мялась в проходе.

Я посмотрел на своих детей – дочь уже сидела на втором стуле. Машка же снова примостилась на краешке моей кровати. Антонина Ивановна вздохнула и вышла под предлогом, что поговорит с врачом. Дети чинно сидели на стульях, но, как только тёща закрыла за собой дверь, Дашка моментально пристала к нам с расспросами, помирились мы или нет. В том, что мы и не ссорились, её убедить не удалось, зато Николка проглотил эту чушь не моргнув глазом. Всё-таки жизненного опыта у него ещё маловато. Ладно, ещё поднаберёт.

Оказалось, что дети уже хотят в Москву, что в стрелялки погонять можно и с друзьями в Москве, а ещё Дашке надо нормально закончить четверть, девятый класс – это вам не шутки! Не, ну не зануда?

Выписали меня через две недели, я сам всячески на этом настаивал. Нечего занимать казённое место и есть казённые харчи. Принимать таблетки и валяться на кровати можно и дома. К тому времени я уже знал, что машина убилась в хлам и теперь придётся покупать новую. Черт, черт и ещё три тысячи чертей! Это ж в какую копеечку влетит! Хотя ладно. Как говорится, спасибо, господи, что взял деньгами…

На работу я смог выйти уже через несколько дней, как и обещали врачи. Покончив с накопившимися делами, я таки завернул в тренажерку – бегать, конечно, мне нельзя, но пресс и руки можно подкачать. Через час я вышел из душа – тело было легким, на душе